Нильс Торсен - Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии

Сам Триер считает, что его страхи стало настолько тяжело переносить, что все системы просто отключились – по аналогии с тем, как человек теряет сознание, испытывая сильную боль.

– Знаешь, как мышь, которая замертво падает на пол, после того как кот часами ее гонял. «Все, не могу, пошло оно все к черту. Хочешь меня сожрать – жри!»

Первым, по словам Триера, исчезло даже не хорошее настроение, а энергия и целеустремленность. Он мог, как он поэтично формулирует, «по три-четыре часа раздумывать, что надо бы встать и сходить отлить, не находя в себе сил это сделать. И как ты понимаешь, семья обычно не мечтает о том, чтобы папа днями напролет лежал и рыдал у себя в комнате. Так что я чувствовал ответственность и знал, что рано или поздно мне придется встать».

Не исключено, что частично его тогдашнее состояние объяснялось профессиональным и личностным кризисом.

– Я в общем и целом чувствовал тогда, что жизнь закончена, – говорит он, обводя взглядом озеро, пока мир вокруг нас тает. – Что теперь все будет только потихоньку приходить в упадок, понимаешь? Включая сексуальность и все такое. Из твоего тела медленно уходят все желания и силы, и ничто не приходит взамен.

– Потому что, когда тебе пятьдесят, все вершины уже позади?

– Да. Ну бывает еще, что тут-то людям и приходит в голову идея съездить в Байройт послушать Вагнера, но меня ровным счетом ничего не интересовало. В депрессии ты и так теряешь всякий позитивный взгляд на жизнь, а у меня были еще страхи, которые все больше и больше изолировали меня от любых действий. Плюс я никуда не летаю и вообще ничего не делаю, так что под конец я просто лежал в постели и смотрел на ветки в мансардное окно.

– Похоже на поведение альфа-самца в оленьем стаде, который…

– Ну да, другие, молодые олени становятся все сильнее и сильнее и начинают ставить под сомнение верховенство вожака. По крайней мере, так рассказывали в передаче, которую я смотрел по телевизору, – говорит он и добавляет с улыбкой: – Телевизор вообще ценный источник знаний о природе. В конце концов альфа-самец оказывается повержен, потому что молодые олени бодаются лучше. Депрессия начинается именно там, где ты повержен и должен слезть с трона. Олень умирает за три часа – не от физических повреждений, а просто от осознания того, что вот много лет он был директором всего, а теперь все закончилось. Он идет в кусты, совершенно обессиленный и измученный потерей престижа. Кроме того, он знает , что не может вернуться, в то время как остальные олени резвятся на краю стада и верят в то, что рано или поздно их час настанет, – улыбается он.

Какое-то время мы сидим молча, греясь на солнце.

– Ты чувствовал, что как режиссер ты сказал все, что мог?

– Нет. У меня просто не было амбиций, чтобы снимать фильмы, и достаточной сосредоточенности. Все надежды, как ни странно, были исчерпаны. У меня ведь прекрасная семья, с которой мне обычно в радость делать самые разные вещи, но когда ты теряешь уважение к себе – ты теряешь и желание делиться чем-то с кем бы то ни было.

– Почему ты утратил уважение к себе?

– Это странно вообще… – тихо начинает он. – Я воспринимал себя как… не -человека. Мне не… – он начинает смеяться. – Мне не нравилось то, что я видел в зеркале.

– Что именно?

– Не сказать, чтобы я вообще когда-нибудь очень себе нравился, но здесь вдруг это стало совсем очевидно, не в последнюю очередь потому, что я был обузой для семьи и всех остальных.

– У ненависти к себе есть довольно много разновидностей – некоторые считают, что они уродливые идиоты…

– Ну да, что-то вроде того, – смеется он. – Уродливый, – кивает он, – идиот.

За свою жизнь человек достигает настоящего мастерства в очень немногих областях. Это одна из тех тем, которые постоянно занимают Ларса фон Триера. Он постоянно недоволен недостатком своей компетенции – в теннисе ли, в охоте ли, в рыболовстве или компьютерных играх. И эта проблема не из тех, которые со временем могут решиться сами собой. С возрастом человек начинает понимать, сколь многому он так никогда и не научится. За прошедшие месяцы Триер неоднократно касался этой темы, как будто она всегда лежит с его сознании наготове, и каждый раз, когда его мысли ничем не заняты, спешит высунуть голову из воды.

– Меня так это раздражает! – восклицает он. – Был бы я всю жизнь рыбаком, ловил бы на муху и выезжал рыбачить в места, которые знал бы наизусть. Но нет, я отдаюсь всему только наполовину .

В теннис он начал играть довольно поздно, что помешало ему достичь успехов. Рыбачил он всегда, но недостаточно усердно.

– Я вечно путаюсь в удочках, и где-то в душе я и сам не верю, что у меня есть к этому какие-то особенные способности. Как и ко всем физическим занятиям. Я начал фотографировать еще в юности, и это было ужасно интересно, но экспертом я никогда не стал.

– Ты еще разбираешься в растениях и птицах.

– Ну опять же я не знаю названий всех деревьев в лесу. Всех растений. Некоторых , да, но не всех. Правда, я ужасно расстраиваюсь, когда не знаю чего-то от и до ! Поэтому-то человек так раздражается, когда понимает вдруг, что теперь все будет становиться только хуже и хуже. Потому что мое тело ослабевает быстрее, чем я могу осваивать новые умения. Пока ты молод, ты считаешь, что стоит тебе только потренироваться, и ты будешь уметь что-то лучше, лучше и под конец станешь совсем экспертом. Но все это всегда было как-то половинчато, как будто я слишком скользкий, чтобы удерживать амбиции в какой бы то ни было области, – смеется он. – Я никогда не побываю в Америке. Еще двадцать лет назад я бы такой возможности не исключал. Я не стану играть в теннис лучше, чем сейчас. И на самом деле это понимание находится довольно далеко от представления о том, что перед тобой открыты все возможности. Есть какая-то поворотная дата, когда ты признаешься самому себе, что то-то и то-то никогда не произойдет.

– Похоже на мысли человека в кризисе среднего возраста.

– Ну да, просто кризис настиг этого человека не посреди жизни, а когда он уже одной ногой в могиле, – смеется он.

Он не исключает, что депрессия его была вызвана именно этим переходом: от жизни, полной надежд и амбиций, к гораздо более туманному существованию человека среднего возраста, когда самое большее, на что ты можешь надеяться, – это удовлетворенность сложившимся положением вещей.

– Наверное, вся эта кризисная ситуация имела еще какое-то отношение к моему возрасту. Я ведь всегда считал, что умру в каком-то обозримом будущем. Но вот старение, когда ты совершенно… – говорит он и спотыкается, как будто в предложении закончились слова. – Ну и… перспектива закончить свои дни в инвалидном кресле, глядя на искусственные фиалки и проходящих мимо молодых девушек, и вспоминать, как все было когда-то… Мы заканчиваем точно так же, как те олени, бегущие позади стада, и это ведь не потому, что мы хотим снова стать молодыми. Просто вся жизнь настолько зафиксирована вокруг каких-то эротических переживаний… и те фильмы, которые я снимал, они тоже заряжены сексуальностью. И раньше казалось, что стоит только поднажать и правильно выбрать направление – и ты сможешь продвинуться вверх по иерархии…