Нильс Торсен - Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии

Подойти ближе мне не удается. Я спрашиваю у Триера, что он может рассказать о своем первом браке, не разглашая при этом каких-то личных секретов. Он долго тяжело дышит через нос, даже легко постанывая при этом, но молчит.

– Ну, – говорит он наконец, лукаво улыбаясь, – не очень-то многого ты добился, а?

– Я просто думал, что ты анализировал те события и понял, что тогда случилось.

– Нет, мне это не было нужно, – смеется он. – Что сделано, то сделано. Анализировать мне это незачем.

Изначально было оговорено, что все должно держаться в тайне, Ларс фон Триер сам на этом настаивал перед совместной с Бенте поездкой в Гетеборг, где он должен был говорить о различиях между американским и европейским кино, но похоже, что режиссер не может не нарушать даже свои собственные запреты. Триер поднялся на сцену, обвел взглядом зал, в котором собрались корифеи мирового кино, заметил в толпе режиссера Вима Вендерса и актера Бена Кингсли – и долго стоял молча, не решаясь заговорить.

– Это было прямо как в фильме, – вспоминает он. – Я молчал и молчал. Когда же я наконец заговорил, я сказал, что ушел от жены и скучаю по детям, но решил прожить жизнь с Бенте. Я рассказывал об этом минут десять, потом сошел со сцены и подумал: «Господи, хорошо, что никто этого не слышал, иначе в Дании был бы скандал». Потом я поднял взгляд и заметил с десяток телевизионных камер.

Главная бульварная датская газета «Экстра бладет» очень основательно подготовилась к подаче этой истории. Сначала она вышла с огромным заголовком на первой странице: «Жена знаменитого режиссера серьезно больна». Что заставило Триера подумать: похоже на подводку к разгрому. Разгром последовал на следующий же день: «Знаменитый режиссер ушел от больной жены».

Возвращаясь из Гетеборга на пароме, следующем в Эльсинор, он сказал Бенте, что, живи они в хичкоковском фильме, у трапа их сейчас ждала бы толпа журналистов. На всякий случай он пропустил Бенте вперед и, как выяснилось позже, поступил предусмотрительно, потому что оказалось, что они таки жили в хичкоковском фильме. Журналисты толпились у трапа, и, возвращаясь в Копенгаген на поезде, Бенте видела, как они подозрительно оглядываются и спрашивают друг у друга, не видел ли кто-то Ларса. Бульварные газеты настроены были взяться за дело всерьез.

– Они пытались вынудить меня прислать им фотографию Бенте, и этот мерзкий их редактор, Бент Фальберт, заставил какого-то журналиста угрожать мне тем, что, если я не пришлю им фотографию, они напечатают статью о том, что Агнес учится именно в школе Бернадотта. Они действительно ее написали и показывали моему пресс-секретарю, – говорит Ларс фон Триер.

Вот как «Экстра бладет» удалось украсить свою статью о новообразованной паре «дурацкой оправленной в сердечко фотографией Бенте на первой полосе», как вспоминает режиссер:

– И потом ко мне в поезде подходили какие-то незнакомые люди и плевали под ноги, потому что я бросил больную жену.

Первые полгода Ларс с Бенте жили в маленькой монтажной в офисе «Центропы», куда сбитые с толку уборщицы поначалу частенько открывали дверь в пять утра. Они ели в столовой, смотрели фильмы по телевизору или на большом экране через проектор, и как говорит Бенте:

– Когда я встретила его, все было таким большим. Бенте никогда не пробовала песто и вообще была, как она сама говорит, «совершенной деревенщиной во всем таком», готовила по кулинарной книге семидесятых годов, а когда ей нужно было похвастаться своими кулинарными способностями, сделала свое коронное блюдо: луковый пирог, который ей за неимением духовки пришлось запечь в офисной микроволновке. Микроволновки она никогда раньше не видела, поэтому поосторожничала и начала проверять готовность задолго до того, как истекло требуемое в рецепте время, но уже через двадцать минут пирог оказался черным и твердым как камень.

– Вся эта кинотусовка для меня была абсолютно в новинку. Оказалось, что люди там чуть более странные, чем те, с которыми я общалась раньше, но мне это как раз пришлось очень по душе. Они могли очень открыто говорить о том, как себя чувствуют или что у них не получается, и я думала тогда: «Ох, неужели они правда это говорят!» У них был свой особый жаргон, но я чувствовала себя рядом с ними как рыба в воде, – рассказывает Бенте.

Как-то зимним утром мы с ней усаживаемся друг напротив друга за обеденным столом в гостиной, пока ее муж спит этажом ниже. В ходе нашей работы над книгой Бенте время от времени заходила нас проведать и каждый раз обрамляла своей искренней радостью и энергией сумрачную иронию фон Триера. Когда Бенте и дети приходят домой, они всегда преображают будни, за несколько мгновений наполняют радостью весь дом и заставляют поверить в то, что все наверняка будет хорошо и что у всего есть светлая сторона.

Все друзья и коллеги фон Триера, с которыми мне довелось беседовать, сами и без подсказок заговаривали о том, что его выбор жены, может быть, самое разумное решение, которое он принял за всю свою жизнь. Вот как говорит об этом, например, Вибеке Винделев:

– Он прекрасно видел, что эта женщина может ему дать. Что лучше ему не найти. И он был прав. В ней есть тепло, эмпатия, терпение. Она красивая женщина.

Петер Шепелерн рассказывает, как все думали, что Триер встречается теперь или с Изабеллой Росселлини, или с девушкой из соседней монтажной.

– А оказалось, что он выбрал милую Бенте из продленки школы Бернадотта. Очень разумное решение, если любовь вообще может быть разумной. Потому что Ларсу нужна именно совершенно down to earth [21], хорошая, здоровая, милая и прекрасная девушка.

Сидя напротив Бенте Триер, инстинктивно понимаешь, что за прыжок совершил Ларс фон Триер в тот день в маленькой кухоньке школы Бернадотта.

Из брака между двумя творческими людьми, где у каждого есть свои взлеты и падения, где каждому нужно раскрывать свой потенциал и поэтому оба вынуждены поровну тянуть на себе детей и домашние обязанности, Триер перешел в совершенно другое распределение ролей, где главная его забота состоит в том, чтобы снимать фильмы, а Бенте отвечает за все, что связано с домом и детьми, не забывая при этом подкинуть оптимизма на ту дорожку, по которой ее супруг, хромая, шагает по земле.

Мы приступаем к интервью, и тут я замечаю, что стол повернут не так, как обычно. Бенте подтверждает, что переставила его перпендикулярно стене, и мы оба сходимся на том, что так уютнее. Однако режиссеру больше нравится, когда стол стоит вдоль, повторяя линии гостиной, так что Бенте с сыновьями делают перестановку, только когда хозяин дома уезжает куда-то надолго.