Майкл Бар-Зохар - Бен Гурион

Эти политические течения разделяла огромная пропасть. Грин просто поражен этому, поскольку еще по Плоньску знает четырех из девяти «отцов-основателей» «Гапоэль Гацаир» в Палестине. Он был убежден в полном отсутствии доказательств существования двух этих политических партий. Накануне своего отъезда на Землю Обетованную он сказал Шломо Земаху, сообщившему ему о создании «Гапоэль Гацаир»: «Я член движения «Поалей-Цион». Между нами нет противоречий. Мы все боремся за право говорить на иврите и за права еврейских трудящихся». Оба решили сделать все возможное для объединения двух партий. Однако «едва мы прибыли в Палестину, то ли под влиянием товарищей, то ли от смены климата Шломо вновь вернулся к этой мысли. Но это уже было не для меня».

Не перемена климата делала невозможным объединение двух политических партий, а глубокие идейные противоречия, которые разводили их в разные стороны. Под сильным влиянием русской революционной мысли «Поалей-Цион» переживает период становления в партию марксистского типа, постепенно отодвигая на второй план чисто сионистскую программу. Приехав в Палестину, выходцы из Плоньска — настоящие сионисты, говорящие на иврите и глубоко ушедшие своими корнями в древние традиции, — стали менять свою точку зрения в пользу «Гапоэль Гацаир», члены которой, не будучи марксистами, участвовали в движении за принятие закона об иврите, за возвращение к Сиону и воплощение идеалов сионизма.

В Палестине Грину становятся более близки идеи «Гапоэль Гацаир», чем «Поалей-Цион». Это ярый сионист, убежденный гебраист, для которого возврат к Сиону гораздо важнее, чем любая политическая и общественная идеология. Однако, как он сам подтверждает, он обладает сильным классовым сознанием и восхищается революционным духом России 1905 года. Он верит в принципы социализма, но его социализм более прагматичен, гибок и направлен на достижение национальных и сионистских целей. Для него в основе как сионизма, так и социализма лежит одна общая доктрина со следующими основными положениями: рабочий класс является ударной силой возрождения еврейской национальной идеи, которое может быть достигнуто только при полной победе труда на земле Израилевой. Господство национальных и политических целей над идеями социализма и партии станет той непоколебимой основой, на которой Бен-Гурион будет строить свою политику.

В 1906 году в Палестине «Поалей-Цион» проводит свой первый конгресс, участники которого избирают Центральный комитет из пяти человек, в число которых входит и Давид Грин. Тайным голосованием они назначают специальную комиссию из десяти человек для выработки программы. Они все еще жили по русским законам, когда все собрания подпольных социалистических партий проходили в обстановке строжайшей секретности. И хотя в Палестине бояться было нечего, сходки их, по русской традиции, проходили на конспиративной квартире — маленькой, без окон комнатке в старом караван-сарае Рамлеха. Два дня и три ночи, распростершись кто на каменном полу, кто на камышовых циновках, они долго и жарко спорили до тех пор, пока не выработали «Рамлехскую программу».

Эта программа ничем не напоминает Коммунистический Манифест с добавлением нескольких сионистских идей. Это яркий пример полного незнания авторами экономического и социального положения Палестины и их удаления от сионизма — тем более, что это слово даже не упомянуто в тексте! Свою первую победу сионисты одержали на следующем заседании конгресса, который принял резолюцию: «Партия стремится к установлению политической независимости еврейского народа в этой стране».

Впервые «Поалей-Цион» поставил перед собой конкретную задачу: создание еврейского государства. Это стало началом революции. Долгие годы политическое движение Давида Грина оставалось в меньшинстве, ему никак не удавалось заставить считать иврит официальным языком политических дискуссий и партийных публикаций. Возможно, именно этот факт и стал причиной пассивности Грина. Несмотря на то, что он является членом Центрального комитета и по поручению партии проводит начало 1907 года в Яффе, работа в аппарате его не привлекает. Он предпочитает возделывать землю.

Зима 1906–1907 года выдалась суровой. Десятки лет Палестина не знала такой стужи. Начало зимы Грин провел в Яффе, затем вернулся в Петах-Тикву. У него нет теплой одежды, сапоги, которые ему переслал отец, малы, но он работает на сборе апельсинов, считая этот труд невероятно легким. Весной он отправляется в Кфар-Цабу, новое поселение в двух часах ходьбы от Петах-Тиквы, а через несколько недель оказывается в Ришон-ле-Ционе, где работает в винных погребах. В длинном фартуке и закатанных до колен брюках он давит виноград. Однажды он вызвал на соревнование другого рабочего и победил, три дня и три ночи без передышки давя виноград. После такого подвига он несколько лет не притрагивался к вину.

В Ришон-ле-Ционе Давид пробыл недолго. Побыв какое-то время в соседнем поселении Реховот, он подумывает, не купить ли здесь землю, стать настоящим фермером и вызвать семью из Польши. Но нет, не для него такая жизнь, не затем он приехал в Палестину. Лучше найти что-нибудь другое, более соответствующее его идеалу «возвращения на землю». И снова его друг Земах найдет в себе смелость взять инициативу на себя и указать Давиду верный путь. Через несколько недель после приезда в Палестину Шломо уехал в Галилею и Давид написал отцу:

«В Галилее все совсем иначе. Молоко, масло, сыр — в изобилии. Нет поденных работ. Напротив, сельскохозяйственных рабочих нанимают на весь год, они на полном обеспечении и вдобавок получают ежемесячное жалование. Да и работа другая. В общем, речь идет о работе в поле».

Однако настоящее различие между Иудеей и Галилеей заключается совсем не в этом. Галилея входит в приграничную зону, где нет ни порта, как Яффа, ни созданных «бароном» поселений, ни хамовитых хозяев, ни униженных еврейских рабочих, ни других признаков полной бед жизни диаспоры. Там множество деревень, в которых живут враждебно настроенные арабские племена. В редких еврейских поселениях насчитывается лишь несколько дюжин фермеров и меньше сорока сельскохозяйственных рабочих-евреев. Это было идеальное место для осуществления замыслов Давида. Здесь можно было забыть обо всех социальных структурах, созданных турецкими завоевателями, бароном Ротшильдом или русскими иммигрантами, и приступить к настоящим действиям, создавая новые поселения в этой отрезанной от мира провинции.

Так, год спустя после приезда в Палестину Давид открывает новую страницу своей жизни и едет в Галилею. Покинуть Иудею его вынуждают причины гораздо более серьезные, чем вопросы идеологии, однако даже сегодня, через восемьдесят лет после этого события, невозможно определить подлинное влияние незначительного эпизода из его личной жизни, известного лишь узкому кругу лиц. Речь идет о Рахиль Нелкин.