Елена Морозова - Шарлотта Корде

Против помпезных похорон выступил Робеспьер, считавший, что обсуждение состояния тела Марата и способов увековечения его памяти наносит делу республики только вред:

«Знаете ли вы, какое впечатление производит на человеческое сердце зрелище похоронной церемонии? Глядя на нее, народ думает, что друзья свободы таким образом как бы возмещают понесенную потерю и что отныне они не обязаны отомстить за нее; они удовлетворяются отданными добродетельному человеку почестями, желание отомстить за него потухает в их сердцах, равнодушие следует за энтузиазмом, и память о нем рискует быть забытой. Надо, чтобы убийцы Марата и Лепелетье искупили на площади Революции свое ужасное преступление. Пособники тирании, вероломные депутаты, развернувшие знамя мятежа, те, кто постоянно точит нож над головой народа, кто погубил родину и некоторых сынов ее, должны ответить нам своей кровью».

Несмотря на предсказанные Робеспьером гибельные последствия, пышные похоронные торжества состоялись. «Пособники тирании» расплатились потоками своей крови. «Отряды Марата», организованные комиссаром Конвента Каррье, посланным усмирять жителей Нанта за сочувствие вандейцам, с конца 1793-го и до конца февраля 1794 года уничтожили около десяти тысяч человек. Каррье получил прозвище «Нантского утопителя» — за то, что связывал попарно мужчин и женщин и бросал их в воду. Сам Каррье называл изобретенный им способ истребления неугодных «республиканской свадьбой», ибо предпочитал связывать женщин с неприсягнувшими священниками. Тех, кто пытался всплыть, добивали «отряды Марата».

Ни одна из секций не осталась в стороне от торжественных церемоний, посвященных памяти Марата. Тело Друга народа выставили в помещении церкви кордельеров, где проходили заседания клуба; рядом поместили его окровавленную рубашку и ванну. Два человека у изголовья через небольшие промежутки времени поливали тело ароматическим уксусом и поддерживали горение благовоний. Над возвышением протянулся лозунг: «Марат, Друг народа, убитый врагами народа. Враги народа, умерьте вашу радость, у Друга народа найдутся мстители». Ораторы от секций говорили речи, женщины бросали на помост цветы. «Марат умер! — восклицал оратор. — Умер, убит Друг народа! Но не будем произносить хвалебные речи над его безжизненными останками! Лучшей похвалой ему было его поведение, его сочинения, его кровоточащая рана и его смерть… Гражданки, осыпайте цветами бледное тело Марата! Марат был нашим другом, другом народа; он жил для народа и умер за него!» «Довольно стонов, — вступал следующий оратор. — Прислушайтесь к великой душе Марата, она пробуждается и говорит нам: "Республиканцы, довольно слез… Республиканцы вправе пролить лишь одну слезу, ибо долг призывает их думать об отечестве! Не Марата хотели убить враги, а республику, народ, — вас самих!"»

Извещенные о смерти Марата депутаты в Конвенте один за другим поднимались на трибуну, дабы произнести прочувствованную речь и одновременно засвидетельствовать свой патриотизм. «Убийство Марата — самое печальное событие, случившееся со времени провозглашения республики! — восклицал Эбер. — Так прольем же слезы на могиле Марата! И пусть все добрые патриоты будут начеку, ибо кинжал убийцы занесен над каждым из них». Осмотрительный Друэ призвал граждан обратить смерть Марата на пользу революции: «Граждане, совсем недавно вы увенчали Марата лаврами, а сегодня несете ему ветви кипариса! Вы хотите отомстить за его смерть. И вы отомстите! Но давайте сделаем так, чтобы великое несчастье, избежать коего было не в наших силах, обернулось на пользу дела свободы…» Выступивший на заседании Шабо изобразил убийцу в самых неприглядных красках, а в завершение сказал: «Пока вы не можете покарать сообщников преступной Корде. Так удвойте же вашу энергию против заговорщиков в Кане и их сообщников в Париже, сидящих в самых недрах Конвента!» Свою речь Шабо заключил предложением перенести останки Марата в Пантеон. Против его предложения выступил Робеспьер. «А что это за честь? — заявил он. — Кто покоится там? Кроме Лепелетье я не вижу там ни одного добродетельного человека. Неужели его положат рядом с Мирабо, с этим интриганом, методы действий которого всегда были преступными?»

По предложению Давида Конвент принял решение участвовать в полном составе в похоронах Марата, которые планировали провести 17 июля, но из-за стремительного разложения тела пришлось проводить 16 июля. По причине сложности бальзамирования врач Дешан предъявил Конвенту счет на шесть тысяч ливров. Сумма показалась завышенной, и врачу Десо поручили это проверить. Десо проверил и сумму признал справедливой, но в официальном ответе написал, что «истинный республиканец уже должен считать великой наградой оказанную ему честь бальзамировать останки великого человека, которому отечество желает воздать высшие почести». Бовале поручили сделать посмертную маску и бюст Марата, с которого немедленно стали штамповать сотни новых бюстов и водружать их в общественных учреждениях. Самые первые бюсты Марата установили в Конвенте и в коммуне Парижа. Позднее в здании Конвента будет выставлена и картина Давида «Смерть Марата» с надписью на постаменте: «Не сумев подкупить его, они его убили». Когда Давида спрашивали об этой работе, он всегда отвечал: «Этого человека я писал сердцем».

На полотне исписанный листок, зажатый в руке мертвого Марата [95] Вот какой текст воспроизвел Давид на этом листке: «13 июля 1793, Мари Анна Шарлотта Корде — гражданину Марату. Я несчастна, а потому имею право на вашу защиту». , является второй запиской Шарлотты Корде, которая не была вручена адресату.

Сначала художник хотел представить сцену убийства Марата, но вскоре изменил свое решение из-за невозможности изобразить Шарлотту Корде без ущерба для образа Марата: показать убийцу мегерой означало унизить Марата, а показать подлинную Шарлотту означало сделать ее главной фигурой картины, доминирующей над погруженным в ванну телом Марата. И все же скорбное и величественное полотно Давида стало хранителем памяти не только об изображенном на нем Марате, но и о Шарлотте Корде. Сегодня, когда со дня трагической смерти Марата прошло более двухсот лет, многие при упоминании имени Марата говорят: «А, это тот, который в ванне на картине Давида», а при имени Шарлотты Корде: «Это, кажется, та, которая убила Марата, того, кто на картине Давида»…

Прах Марата предали земле в саду Кордельеров, под сенью деревьев, где, как говорят, он вечерами читал народу свою газету. Церемония, начавшаяся светлым летним вечером, завершилась поздней ночью, при свете факелов, придававшем похоронной процессии характер торжественный и мрачный. С наступлением темноты похоронное действо стало напоминать некий мистический обряд, исполняемый подпольной сектой, и только огромное стечение народа постоянно нарушало математически выверенное движение геометрически выстроенной процессии. Склеп Марата сделали в форме скалы из каменных глыб, символизировавших непреклонную твердость Друга народа. Вход в склеп преграждала толстая стальная решетка, на большом могильном камне высекли слова: «Здесь покоится Марат, Друг народа, убитый врагами народа 13 июля 1793 года». Одна за другой звучали речи, и в них, по словам Бредена, чаще всего говорили о бессмертии: Марат не умер, Марат не может умереть, Марат будет жить с нами вечно.