Михаил Филин - Мария Волконская: «Утаённая любовь» Пушкина

Мария Волконская, вынужденная к тому же лавировать между Раевскими и родственниками мужа, огорчалась подобными письмами матери и свела переписку с ней до минимума. Однажды княгиня в сердцах даже заметила, что Софья Алексеевна «как будто умерла» для нее [75] Там же. С. 65. . Зато в письме к свекрови А. Н. Волконской от 11 июня 1827 года Мария Николаевна добавила к портрету матери несколько небезынтересных штрихов. При чтении этого письма возникает ощущение, что автор послания скорее солидаризируется с Софьей Алексеевной, нежели обвиняет ее в очередных прегрешениях:

«Я тотчас поняла, о ком идет речь, и удивляюсь сдержанности, которую вы проявили в этом деле, обожаемая матушка <���…>. Вы, по-видимому, подозреваете, что упомянутая особа писала ко мне, милая матушка; это подозрение неосновательно; она, может быть, лишена такта, имеет странности или смешные слабости, но она никогда не станет так публично выносить на суд недостатки, которые она — справедливо или нет — видит в других, особенно в людях, так или иначе принадлежащих к вашему дому» [76] Русские пропилеи. С. 24. .

Стоит вдуматься в это замечательное «справедливо или нет» — такие дипломатичные, вскользь брошенные слова, вдобавок адресованные не кому-нибудь, а уязвленной свекрови, могут означать только одно: Мария Волконская в какой-то мере была согласна со своей горделивой матерью.

А у матери, при всей неоднозначности ее натуры, билось в груди доброе сердце — и это прекрасно знала Мария. Спустя годы княгиня с теплотой вспоминала, как Софья Алексеевна в детстве «баловала» ее, и, вспоминая, подчеркивала, что мать «была права» [77] Звенья. С. 71 (письмо к сестре, Софье Раевской, от 9 марта 1829 г. из Читинского острога). . Немало кошек пробежало между этими двумя неординарными женщинами — и все же Софья Алексеевна навсегда осталась для дочери «дорогой, обожаемой матушкой», «доброй матушкой» [78] Там же. С. 60, 71 (письмо к родным от 29 декабря 1826 г. из Москвы и письма к Софье Раевской от 23 февраля и 9 марта 1829 г. из Читинского острога). .

Представляется несомненным, что «ломоносовское» самолюбие и предрасположенность к резким, выходящим за общепринятые этикетные рамки поступкам унаследовали через Софью Алексеевну и ее дети, в особенности Александр и Мария. Но если у сына родовые черты проявились чересчур явно, в гипертрофированной форме, то Мария Николаевна избежала крайностей самодурства, которым прославился Александр Раевский. Сказалось благотворное влияние властного отца — влияние, умерившее материнское воздействие. Именно так — умерившее, но не нейтрализовавшее его полностью. В биографии Раевской-Волконской будет немало эпизодов, когда ее «темперамент возьмет верх над разумом» или когда наша героиня докажет, что никто из «знатных господ» или «земных владетелей» ей не указ. А те, кто окажется рядом с княгиней в Сибири, еще обвинят ее в «надмении» [79] Штейнгейль В. И. Сочинения и письма. Т. 1. Иркутск, 1985. С. 377 (письмо к Г. С. Батенькову от 4 мая 1856 г.). и «гордой самоуверенности» [80] Трубецкой. С. 272 (письмо к 3. С. и Н. Д. Свербеевым от 4–5 апреля 1857 г.). .

Однако все это — впереди, хотя и не за горами. Пока же Россия сражается с Наполеоном и побеждает его, строит военные поселения, марширует и пашет землю, втихомолку обзаводится разветвленным подпольем — а она, Мария Раевская, с охотой учится, иногда предается детским забавам, вникает в разговоры знаменитостей, путешествует, впитывает впечатления — и постепенно растет. Анна Керн, познакомившаяся с Раевскими в Киеве в 1817 году, едва заметила тихую девочку и запомнила только то, что Мария была «кроткая брюнетка» [81] АР. Т. 1. СПб., 1908. С. 219. . Примерно так же отозвался о нашей героине и другой наблюдатель: «Малоинтересный смуглый подросток» [82] Русский вестник. 1893. № 9. С. 102. . Подросток, обычно не по годам сдержанный, но подчас напоминающий большинство сверстников: по-детски непосредственный и с соответствующими возрасту интересами — например, приходящий в восторг от занятно покачивающего головой «белого медведя», увиденного в Киеве [83] Звенья. С. 71 (письмо к Софье Раевской от 23 февраля 1829 г. из Читинского острога). .

А сокровенные природные процессы идут динамично, они набирают силу — и готовят чудесное преображение…

Киевский медведь остается в прошлом. Вчерашняя девочка «из ребенка с неразвитыми формами стала превращаться в стройную красавицу, смуглый цвет лица которой находил оправдание в черных кудрях густых волос и пронизывающих, полных огня, очах» [84] Русский вестник. 1893. № 9. С. 102. . Один офицер, столкнувшись с Марией на балу, был удивлен ее «поразительным сходством» с братом, Николаем Раевским [85] Труды ГИМ. С. 13 (письмо М. Н. Раевской к H. Н. Раевскому-младшему, датируемое 1824 г.). . Красавицею, правда, Марию считали не все: так, поэт Василий Туманский отметил, что она «дурна собой», однако поспешил добавить: девушка «очень привлекательна остротою разговоров и нежностью обращения» [86] Письма В. И. Туманского и неизданные его стихотворения. Чернигов, 1891. С. 54. . Сама же Мария находила у себя «живость характера» и «ртуть в венах» [87] Звенья. С. 78 (письмо к сестре, Елене Раевской, датируемое 1838 г.). (позднее, по ее признанию, утерянные). Кроме того, она самокритично отмечала, что «совсем не любезна от природы» [88] Труды ГИМ. С. 18 (письмо к сестре, Ек. Н. Орловой, от 13 июня 1825 г.). .

Пришла дивная пора волнительных и смутных мечтаний, тревожных снов и первых выездов — и пора других, заинтересованных, столь не похожих на былые, мужских взглядов.

Девичье таинство преображения наконец свершилось, а значит, нагрянуло и неотвратимое, весеннее:

Здесь, посулив читателю надвигающуюся интригу, нам следует на время опустить занавес — и завершить главу на полуслове. Чтобы лучше понять, что же произошло между ними, придется нарушить хронологию событий и исследовать из ряда вон выходящее происшествие, случившееся с Марией Раевской несколько позже.

Это происшествие как будто описано ее биографами, однако описано с существенным упущением.

В предыдущей главе было помещено краткое мемуарное сообщение о том, как Мария Раевская из «малоинтересного смуглого подростка <���…> стала превращаться в стройную красавицу» и т. д. Эти строки принадлежат перу польского графа Густава Филипповича Олизара (1798–1865), личности весьма своеобразной — и оставившей яркий след в биографии нашей героини.