Михаил Филин - Мария Волконская: «Утаённая любовь» Пушкина

К тем, которые оказались «далече» и нуждались в ее сочувствии, Мария Николаевна и спешила осенью 1855 года…

«Перстень верный» был, как всегда, при ней.

Да, никудышны российские тракты — но в путешествии по «колеям и рвам отеческой земли» ( VI, 154) княгиня обретала некое подобие покоя…

Вдоль тряской дороги высились всё те же вековечные леса, убегали за горизонт всё те же пажити, да и лица пожилых станционных смотрителей подчас казались ей знакомыми. Однако Волконская, мать и бабушка, отчетливо понимала, что мир, куда она на старости лет возвращается, кардинально изменился, стал для нее чужим.

Этот «праздник Жизни» приуготовлен для иного племени — для ее дорогих детей, для внука. И Мария Николаевна догадывалась, что в обновленном неуютном мире ей суждено быть лишь недолгой гостью.

Осень стояла на дворе — неумолимо облетал и ее век.

За печальными философическими думами наша героиня и не заметила, как миновала Урал. Она опомнилась только на подъезде к Перми — и с того момента разволновалась вновь, велела вознице поторапливаться…

Через несколько дней трепещущая княгиня въехала в Москву — в город, где она когда-то навеки рассталась с Александром Пушкиным и где теперь, в наемном доме на Спиридоновке, ее ждала дочь.

«Однажды, возвращаясь домой после утомительных своих хлопот, — рассказывал С. М. Волконский, — Елена Сергеевна отворила дверь своей гостиной, — на диване сидела ее мать, а у ног ее играл ее маленький Сережа» [971] .

Круг сибирских мук княгини Марии Николаевны Волконской завершился.

В начале нового царствования в живых числилось только 28 поселенных за Уралом декабристов [972] . Они, разбросанные по бескрайней территории, так и не дождались прощения в 1855 году, после восшествия Александра II на всероссийский престол. Смирившийся со своей участью С. Г. Волконский был уверен, что его «кости останутся в Сибири» [973] . Однако ни он, ни его товарищи не подозревали, что император повелел «готовящиеся к коронации милости распространить и на обвиненных 1825 года» [974] — и весною 1856 года Комитет министров вплотную занялся решением этого вопроса.

В день московской коронации разработанный в глубокой тайне правительственный документ обнародовали в печати, а также зачитали в столичных храмах и на площадях. Высочайшим Манифестом 26 августа 1856 года были дарованы «государственному преступнику Сергею Волконскому и законным детям его, рожденным после приговора над ним, все права потомственного дворянства, только без почетного титула, прежде им носимого, и без прав на прежнее имущество, с дозволением возвратиться с семейством из Сибири и жить где пожелает в пределах Империи, за исключением С.-Петербурга и Москвы, но под надзором» [975] .

Тогда же произошло еще одно, символичное и весьма знаменательное для Волконских, событие.

В конце августа в Белокаменной находился Михаил Волконский, который сопровождал на коронационных торжествах генерал-губернатора Восточной Сибири. (Тот, командируя в 1855 году Михаила Сергеевича в Монголию, наказал ему доложить о выполнении задания в Петербурге, куда H. Н. Муравьев вскоре отправился представляться государю. С помощью такой нехитрой комбинации Николаю Николаевичу удалось обойти административные препоны и наконец-то вытащить своего любимца из Сибири.) Император, услышав от Муравьева об этом человеке, пожелал, чтобы Манифест об амнистии был доставлен поселенцам именно сыном декабриста. Титулярного советника М. С. Волконского срочно вытребовали в Кремлевский дворец, где начальник III Отделения и шеф жандармов генерал-адъютант князь В. А. Долгоруков сообщил молодому чиновнику высочайшую волю.

В тот же августовский вечер Мишель спешно выехал из Москвы.

Пока он летел на перекладных на восток, не сидела сложа руки и его мать. Узнав из Манифеста, что мужу и, следовательно, ее детям так и не будет возвращен исконный княжеский титул, княгиня Волконская тотчас же обратилась с письмом к императрице Марии Александровне. Государыня передала ходатайство Марии Николаевны августейшему супругу, и спустя три дня, 30 августа, воспоследовал дополнительный высочайший указ, благодаря которому дети помилованных обрели прежнее родовое достоинство. Таким образом, Михаил Волконский стал князем во время своего путешествия в Сибирь.

Он передвигался по осеннему тракту с необычайной скоростью, по дороге объявляя поселенцам и простым жителям о царских милостях. 14 сентября Михаил Волконский, весь в синяках и ссадинах, достиг Иркутска [976] и бросился на шею отчаявшегося отца…

Сборы декабриста были недолгими, и уже 23 сентября Волконские распрощались с Иркутском. По Восточной Сибири они ехали вместе, чинили сообща «сломанные колеса и оси», где-то Мишель даже «тащил на буксире» экипаж Сергея Григорьевича [977] . По прибытии в Омск Михаил Сергеевич, выполнивший почетную миссию и торопившийся по служебным делам, покинул отца и умчался вперед.

В Москве, на Спиридоновке, прощенный государственный преступник Волконский объявился на исходе октября 1856 года. С его приездом в жизни семейства наступил как бы новый этап. На склоне лет воссоединившиеся супруги стали сдержаннее и конфликтовали нечасто, в их доме установился достаточно прочный и почти ненарушаемый мир. Сергей Григорьевич, по обыкновению склонный к патетике, старательно расточал жене всяческие, в том числе эпистолярные, комплименты. Например, в одном из писем к Мишелю Волконскому он охарактеризовал Марию Николаевну так: «Да, мой друг, как жена, как мать — это неземное существо или, лучше сказать, она уже праведная в сем мире. Смысл ее жизни в самопожертвовании для нас» [978] .

Княгиня, слыша такое, добрела и снисходительно терпела московские чудачества мужа.

С. Г. Волконскому, как сказано выше, было запрещено жительствовать в столицах, и посему в тогдашних официальных бумагах значилось, что декабрист обретает в деревне Зыково Московского уезда (что за Петровским парком). Но семидесятилетний генерал-губернатор граф А. А. Закревский, «старый его товарищ по боевой жизни», никоим образом не препятствовал пребыванию Волконского в черте вверенного ему города. Сергей Григорьевич подолгу гостил и на Спиридоновке, и на Подновинском (куда вскоре переехали, купив дом, Молчановы вместе с Марией Николаевной).

В феврале 1857 года А. А. Закревский даже ходатайствовал «о дозволении С. Г. Волконскому проживать в Москве ввиду затруднений, встречающихся со стороны болезни как его, так и его жены», и 17-го числа князь В. А. Долгоруков отвечал графу из Петербурга: «По всеподданнейшему докладу моему относительно дворянина Сергея Волконского, Государь Император, единственно во внимание к объяснению Вашему, что Вы, из сострадания к горестному положению Волконского, разрешили ему временный переезд в Москву, предоставляет Вам, милостивый государь, на том же основании действовать и впредь, но с непременным условием, чтобы означенный приезд дозволять Волконскому только до тех пор, пока он поведением своим и скромностью будет достоин разрешенной ему милости. В противном случае, он должен быть подвергнут самому строгому взысканию» [979] .