Михаил Филин - Мария Волконская: «Утаённая любовь» Пушкина

Перед читателем вообще последние строки, напечатанные в 1825 году кем-либо из лиц, прикосновенных к заговору. И эти строки заключались страстным авторским воззванием: братья по музе, полноте участвовать в журнальных драках, мы должны обратиться к «идеалам».

Думается, что данные слова поэта-декабриста и породили «идеал» Ленского.

Выявленные факты позволяют нам констатировать, что элегия Владимира Ленского символизировала собой, по замыслу Пушкина, прощальный литературный поклон обреченного на гибель декабризма.

К сказанному надо добавить и такую геопоэтическую деталь: в описаниях могилы Ленского, сделанных в шестой (см. строфу XL: «Есть место: влево от селенья…») и седьмой (см. строфу VI: «Меж гор, лежащих полукругом…») главах «Онегина», угадывается весьма точное указание на место погребения пятерых казненных декабристов , тела которых были преданы земле на северо-западной окраине острова Голодай, на берегу Финского залива. (Как известно, Пушкин живо интересовался указанной темой и последовательно, по крупицам, не без риска для себя, собирал отовсюду сведения о тайном некрополе.) Подробнее об этом сюжете см.: Филин М. Могила декабристов: миф и факты //Литературная Россия. 1989. № 16. 21 апреля. (К сожалению, одна из глав данного очерка, который базировался на изучении множества источников и «Подробного плана столичного города С.-Петербурга», опубликованного в 1828 году, была без ведома автора сокращена редакцией еженедельника — и потеряла всякий смысл.)

В строфах «Евгения Онегина», посвященных Владимиру Ленскому и дуэли «юноши-поэта», есть и другие декабристские мотивы и переклички с «более или менее кровавыми и безумными» (XI, 43) событиями 1825 года. Мы предполагаем когда-нибудь вернуться к этой теме в специальной работе.

Сурат И., Бочаров С. Пушкин: Краткий очерк жизни и творчества. М., 2002. С. 120–121.

«Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай. Байрон » (англ.).

Сын Отечества. 1823. Ч. 85. № 18. Отд. I. С. 182.

Тархов А. Комментарий // Пушкин А. С. Евгений Онегин. Роман в стихах. М., 1980. С. 306.

Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина (Библиографическое описание). СПб., 1910. С. 51.

Мы основываемся на том, что пушкинская <���«Заметка о холере»> составлена (по крайней мере, в интересующей нас части) строго по хронологии. Поэт пишет в данном мемуаре: «Я занялся моими делами, перечитывая Кольриджа, сочиняя сказки и не ездя по соседям. — Между тем начинаю думать о возвращении и беспокоиться о карантине. Вдруг 2 октября получаю известие, что холера в Москве» (XII, 310) . Отсюда и получается, что Пушкин перечитывал в Болдине С. Т. Кольриджа до 2 октября, отвлекаясь от «Сказки о попе и о работнике его Балде» или от «Сказки о медведихе», — то есть в сентябре.

Дьяконова Я. Лирическая поэзия Байрона. М., 1975. С. 123–124.

Труды ГИМ. С. 63.

В. Б. Сандомирская (вслед за редактором шестого тома Большого академического собрания сочинений Пушкина Б. В. Томашевским) считает, что «место для „Письма“ в тексте восьмой главы было определено еще в 1830 г.», в Болдине (Сандомирская В. Б. Рабочая тетрадь Пушкина 1828–1833 гг. (ПД № 838) (История заполнения) // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 10. Л., 1982. С. 266). Она исходит из того, что на полях «Путешествия Онегина» (оконченного также в Болдине, 18 сентября; VI, 506) есть приписанные варианты интересующего нас стиха:

Надо, однако, учитывать важную хронологическую тонкость: «Путешествие» писалось в Болдине прежде восьмой главы. В восьмой же главе, завершенной через неделю после «Путешествия», места для онегинского Письма отведено так и не было. Иными словами, указанные выше строки — плод более поздних размышлений автора, и отнюдь не обязательно болдинских. (Знаменательно, что поэт, вернувшись из Болдина, в письме к П. А. Плетневу от 9 декабря 1830 г. назвал последнюю главу «Онегина» — тогда еще не имевшую в своем составе послания героя! — «совсем готовой в печать»; XIV, 133.) Стихи могли появиться (что происходило у Пушкина не раз) на оказавшейся под рукой рукописи и спустя какое-то время — допустим, через год. Напомним, что поэт, готовя в 1831 году к изданию «осьмую и последнюю главу» романа, параллельно решал и судьбу «Путешествия» (так, в предисловии к публикации он признавался, что «выпустил из своего романа целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России»; VI, 642).

Но если стихотворные маргиналии, о которых говорит В. Б. Сандомирская, сочинены Пушкиным всё же холерной «Болдинской осенью» (после 25 сентября 1830 г.), то они в момент своего возникновения были не более чем гипотетическим вариантом развития сюжета — так сказать, вариантом «на случай». Окончательное решение о включении «Письма» в текст романа поэт принял не в Болдине, а только осенью следующего года — и (это главное) содержание созданного в октябре послания Евгения к Татьяне отвечало тогдашним (1831 года) пушкинским потребностям, творческим и жизненным.

Макогоненко Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы (1830–1833). Л., 1974. С. 31–32.

Благой Д. Мастерство Пушкина. М., 1955. С. 198.

Ахматова А. О Пушкине. Л., 1977. C. 188.

«Други» неоднократно советовали Пушкину «опять приняться за „Онегина“» (III, 396) — а поэт, не желая откровенничать с приятелями на эту тему, отговаривался шутливыми стихами («В мои осенние досуги…» и проч.).

Стоит подчеркнуть, что в этом Письме уделено повышенное внимание именно глазам героини: тут есть не только «гордый взгляд», но и «движенье глаз», и «суровый взор», и другие варианты в черновике (VI, 516, 518). Не будем повторять, чьи очи тогда вызывали общее восхищение, разделяемое поэтом.

Ср. с «Посвящением» «Полтавы»: «Последний звук твоих речей…» (V, 17).

Здесь и далее выделено мною. — М. Ф.

Да, и «пени» тоже — за то, что пушкинское «стремленье сердца» упорно не признается, не понимается «душою скромной».

В черновике есть и такое горькое восклицание:

и даже такое:

Не об этом ли черновая строка онегинского письма: