Александр Майсурян - Другой Ленин

Иногда Ленин почти любовался своими врагами. Так, в 1918 году в Петрограде он с удовольствием наблюдал за парадом казаков. Мария Скрыпник вспоминала: «Ленин особенно любовался процессией казаков, хотя и добавил:

— А ведь они с нами драться будут».

«Ничего, со всяким революционером это может случиться».Самый запоминающийся, пожалуй, эпизод в биографии Рахметова — уже описанный случай с гвоздями: Рахметов провел всю ночь, лежа на гвоздях. Перепуганную его окровавленным видом хозяйку он успокаивал словами: «Ничего, Аграфена Антоновна». Однако она побежала за лекарем. «Какое, ничего! — восклицала она испуганно. — Спаси, батюшка-лекарь, боюсь смертного случаю. Ведь он такой до себя безжалостный…»

Нашему герою тоже пришлось пережить испытание, подобное случаю с рахметовскими гвоздями, даже еще более жестокое и не вполне добровольное.

30 августа 1918 года эсеры организовали покушение на Ленина. Вечером в этот день он выступал перед рабочими завода Михельсона. Свою речь он закончил горячим призывом: «У нас один выход: победа или смерть!»

Когда после этого председатель Совнаркома садился в свой автомобиль «Рено-40», прозвучали три выстрела. Глава правительства был ранен двумя пулями. Одна из них попала в плечо, раздробила плечевую кость и застряла под кожей. «Рука сразу повисла, — говорил Ленин, — как виснет крыло подстреленной птицы». Эта рана не угрожала жизни. Вторая пуля вошла со стороны лопатки, пробила насквозь левое легкое и прошла через шею, тоже засев под кожей. Каким-то чудом она не задела ни один из находящихся рядом шести крупных нервов и кровеносных сосудов. «Точно змейка пробежала», — описывал Владимир Ильич свои ощущения от полета этой пули. Врач Владимир Розанов писал: «Уклонись эта пуля на один миллиметр в ту или иную сторону, Владимира Ильича, конечно, уже не было бы в живых». Другой врач, Мамонов, осмотрев раненого, заметил: «Только отмеченные судьбой могут избежать смерти после такого ранения… Ранение безусловно смертельное, таких случаев я не видел и не слыхал».

После покушения Ленина хотели везти в больницу, но он распорядился:

— Домой, домой… Нигде не останавливаться. Ехать прямо в Кремль.

Кто-то спросил, нет ли в машине бинтов для перевязки. Ленин ответил, что воевать не собирался. Когда машина мчалась по тряской мостовой, он кашлял и сплевывал кровь. По дороге пожаловался:

— Страшно горит рука, нельзя ли посмотреть, что с рукой?..

Прибыв на место, Владимир Ильич попросил остановить машину у черного хода, чтобы его не видели в таком состоянии. Он сам поднялся к себе на третий этаж. Когда ему предложили: «Мы вас внесем…», он наотрез отказался:

— Я пойду сам… Снимите пиджак, мне так будет легче идти. Потихоньку дойдем.

Дверь открыла Мария Ульянова и спросила испуганно:

— Что случилось?

Он с трудом улыбнулся ей:

— Успокойся, Маняша, ничего особенного. Ранен легко, только в руку…

«Когда я пришел в спальню Владимира Ильича, — вспоминал врач Александр Винокуров, — я нашел его раздевающимся у кровати. Он имел столько сил и выдержки, что сам поднялся на третий этаж, дошел до кровати и стал сам раздеваться. Он был бледен как полотно…» Врача Ленин приветствовал шутливыми словами:

— Подкузьмили мне руку…

Раненый старался успокоить окружающих и — характерно — делал это почти рахметовскими словами. Он сказал врачу:

— Да ничего, они зря беспокоятся.

— Молчите, молчите, — отвечал тот, — не надо говорить.

«Ищу пульс, — писал В. Розанов, — и, к своему ужасу, не нахожу его, порой он попадается, как нитевидный».

— Ничего, ничего, — продолжал Ленин, улыбаясь, — хорошо, со всяким революционером это может случиться.

«А пульса все нет и нет», — добавлял Розанов…

Пришедший к раненому Луначарский смотрел на него испуганно и с жалостью.

— Что же, любоваться нечем, — сказал ему Ленин. — Штука неприятная.

Увидев жену, Ленин неловко попытался успокоить ее:

— Ты приехала, устала. Поди ляг.

«Слова были несуразны, — вспоминала она, — глаза говорили совсем другое: «Конец».

Потом он попросил:

— Вот что, принеси-ка мне стакан чаю.

— Ты знаешь ведь, — отвечала Крупская, — доктора запретили тебе пить.

«Хитрость не удалась. Ильич закрыл глаза: «Ну иди»».

Ленин попросил оставить его наедине с врачом и спросил напрямик:

— Скоро ли конец? Если скоро, то скажите мне прямо, чтобы кое-какие делишки не оставить… Нужно смотреть правде в глаза, какой бы горькой она ни была.

Раненое легкое целиком заполнилось кровью. «Нужно сознаться, — писал потом Розанов, — что в этом кровоизлиянии и в этом упадке сердечной деятельности виноват был во многом и сам Владимир Ильич, который, может быть, желая поднять настроение у окружающих, может быть, немного бравируя своим крепким организмом, после ранения не позволил себя внести, а сам поднялся к себе наверх, на 3-й этаж, и здесь уже свалился».

Крупская сама зашивала простреленное в нескольких местах пальто мужа. «Я сама штопала эти дырочки, — вспоминала она. — Ведь пальто было одно у Ильича. Я штопала в те дни, когда Ильич был очень болен и никто не мог сказать, придется ли ему снова надевать это пальто… Я штопала ночью. Не знаю, чего было больше на этих штопках, стежков или моих слез, которые все капали и капали…». Потом Ленин с улыбкой спросил у жены, плакала ли она. «Все отнекивалась, а потом как-то созналась, что плакала… Ильич тогда громко рассмеялся и в первый раз попробовал запеть. Врачи были в ужасе. С этого дня он начал серьезно выздоравливать…» А пальто Ленина, простреленное и зашитое, приобрело теперь совсем убогий вид. «Пальто его обращало, — вспоминал 1920 год большевик Николай Угланов, — действительно на себя внимание. Старое, изношенное, разорванное около воротника и вдобавок ватное, а ведь дело-то было в июле, стояла жара».

«Зачем мучают, убивали бы сразу».Большевик Владимир Бонч-Бруевич вспоминал Ленина сразу после покушения несколько иначе: «Он открыл глаза, скорбно посмотрел на меня и сказал:

— Больно, сердце больно… Очень сердце больно…»

Очевидно, заполненное кровью левое легкое давило на сердце, вызывая боль.

— Сердце ваше не затронуто, — попытался успокоить раненого Бонч-Бруевич. — Я вижу раны… они в руке, и только… это отражательная нервная боль…

— Раны видны?.. В руке?..

— Да…

— А сердце?.. Далеко от сердца… Сердце не может быть затронуто…

«И он затих, закрыв глаза. Через минуту застонал тихонько, сдержанно, точно боясь кого-то обеспокоить.

— И зачем мучают, убивали бы сразу… — сказал он тихо и смолк, словно заснул. Лицо стало еще бледней, и на лбу появился желтоватый восковой оттенок…