Татьяна Луговская - Как знаю, как помню, как умею

— Нина, вернись!

Но Нина продолжала выплясывать, а под ногами у нее была обманчивая полоса неподвижного льда…

Она рухнула в воду сразу, в одну секунду. Бегала, прыгала и вдруг ее не стало: только лед на реке. Потом всплыла ее шапка. И тут же, вслед за шапкой, но уже ближе к середине реки, в самом водовороте льдин появилась Нинина голова. Она неестественно хохотала и что-то кричала, делая вид, что ей нравится это купание. Тревога молнией пробежала по нашей компании, и всем сразу стало ясно, что Нина должна погибнуть. Мальчики стали ломать какие-то сучья и тонкие деревца, но сестра дотянуться до своего спасения уже не могла. Мне показалось, что уже нет Нины, и только ее отрезанная от туловища и неестественно хохочущая голова еще продолжает плавать среди льдин.

Не найдя в себе силы смотреть на это зрелище, я разбежалась, хорошо оттолкнулась от крутого берега и прыгнула в реку спасать сестру. Расчет был правильный: я прыгнула прямо на Нину и утопила ее второй раз, а вместе с ней и себя.

В воде я открыла глаза — там все кипело и вертелось, но было почему-то не серое, не аспидное, как наверху, а голубое. И еще помню, что под водой было тихо. Удивительно тихо. Сколько продолжалась эта подводная жизнь не знаю. Что-то хлопнуло меня по голове, и я потеряла сознание.

Когда я пришла в себя, то мы с Ниной были уже над водой. И опять я заметила, что шума нет. Тишина окружала меня, над головой было много неба, вокруг нас стены льда. Только этот лед почему-то душил меня. Я задыхалась и поняла, что пришла смерть. «Боже мой, Боже мой, — затосковала я, — что-то ведь надо делать перед смертью и что-то сказать». Но сделать перед смертью мне ничего не удалось, так как я опять потеряла сознание. На этот раз, как потом выяснилось, я удушилась крючком собственного пальто.

Сестра, которая была сильным пловцом, видя, что я не двигаюсь, стала плыть на спине. Работая одними ногами, она руками отталкивала валящиеся на нас льдины, а зубами держала меня за воротник, не давая мне захлебнуться. Этот самый воротник меня и задушил…

В результате Нина спасла меня и себя. Ей удалось схватиться за ветку ивы, низко склонившейся над водой…

Я очнулась у противоположного берега. Вода весело клокотала и бурлила вокруг нас. Ледоход был за нашей спиной. С крутой горы из деревни Дедушкино уже бежали мужики с кольями, а с моста бежали рыбаки и все кричали: «Колонистки директоровы тонут, ребята, давай скорей». А наши девочки и мальчики были далеко, далеко от нас, на том берегу. А мы уже не тонули, мы уже стояли, увязнув в глинистом дне ногами, не в силах двинуться. Моя сестра все хохотала, как заведенная, и держалась одной рукой за иву, а другой обхватила меня. И мне было так хорошо стоять рядом с ней, хоть и по пояс в воде, но все-таки ногами на земле. И тут я заметила, что в правой руке у меня между большим и указательным пальцем зажата маленькая рыбка…

По дому бегает дежурная по кухне и звонит в маленький колокольчик.

— Картошку чистить, картошку чистить! — кричит она.

Дежурных по картошке бывает двое, трое, а иногда и четверо, в зависимости от того, сколько ведер картошки надо начистить.

Есть в колонии такие любительницы этой работы, что идут на нее добровольно. В кухне тепло, уютно, а главное, можно вволю поболтать. Надо иметь в руках хорошо наточенный ножик, удобно сесть, и пошла работа, а с ней и болтовня.

— Девочки, а я думаю, что Александр Федорович гипнотизер. А по-вашему?

— Не знаем. А почему?

— Да вот вчера никто не хотел ехать в лес и пилить деревья на дрова, а он во время обеда спросил: мальчики, кто хочет ехать завтра заготовлять дрова? И все подняли руки. Нет, он определенно гипнотизер! Я, например, терпеть не могу читать, а он неделю тому назад подходит ко мне и спрашивает: «Лиза, а что вы читаете сейчас? Тургенева?» И я тут же схватила «Рудина» и начала читать. И ты знаешь, ничего, интересно.

— Пожалуй, и я замечала это за ним, но ведь гипнотизер не может быть в пенсне?

— Ничего не известно, у такого, как он, все может быть. А потом, что мы знаем, ведь наука-то ушла вперед, может быть, уже и гипнотизировать в пенсне начали?..

— А тебе нравится Володя Князев?

— Ничего. А тебе?

— Мне тоже ничего.

— А кто тебе больше нравится Володя Иванов или Володя Князев?

— Ты дура!

— Я-то дура, а ты-то влюблена в своего Володю, и это все знают.

— Ты дура, и ты испорченная.

— А я тебе вот что скажу: если Александр Федорович гипнотизер, то он узнает, что ты влюблена.

— Туська скажет?

— Туська-то не скажет, а он сам узнает.

— Ничего он не узнает, потому что я гипнозу не поддаюсь. Это уж я точно знаю.

— Слушай, Лизка, а тебе понравилось, как Александр Федорович вчера на кружке читал «Египетские ночи»?

— Ничего, только очень тихо.

— Послушай, ты хотела бы быть Клеопатрой?

— А зачем мне это?

— Ну, как зачем? Имела бы успех у мужчин и мстила бы им.

— За что мстила бы?

— Ну, за их надругательство над собой.

— Да они и не надругивались над ней, над Клеопатрой. Она сама к ним лезла. И это вовсе не успех. Успех — это если за тобой ухаживают.

— Чепуху говоришь, Лизка! Ведь она была властительница! Понимаешь, над всем властвовала.

— Властвовала, властвовала, а потом змеей отравилась! Ничего себе власть! Все равно счастья у нее не было. Нет, не хочу быть Клеопатрой, по-моему, она дурой была.

— Ты сама дура!

— Ну и пусть, зато я счастливой буду!

— Все дуры счастливые! А вот меня определенно интересует Клеопатра. Слушай, а почему это Володя Луговской кинулся на Розановку ухаживать за Тамарой Груберт, ведь у нас своих девочек полно?

— Я тоже об этом думала. Если бы еще она была красивей, чем наши девочки, а то ведь она такая же?

— Наверное, у нее есть приворотное зелье, хорошо бы достать…

— Ты вот все дурака валяешь, а между прочим, про нашу Людмилу говорят, что она в колонии целовалась с мальчишками. Веришь этому?

— Конечно, верю, я и сама могла бы, да только боюсь, что Александр Федорович узнает и высмеет.

— Знаешь, Катя, как ты считаешь, можно прожить жизнь без зла? Ну, не замечать его, закрывать глаза?

— Ты с ума сошла! Как это можно не замечать зла? Зло нужно искоренять!

— А знаешь, Катя, как же я могу его искоренять, когда у меня не хватает сил даже книжку с плохим концом дочитать? Загляну на последнюю страницу и если кто-нибудь умер или разлучился — вообще, если плохо, то я бросаю. Не дочитываю.

— Ты чистюха! Про страдание надо все знать. Нельзя сторониться от тяжелого. Я давно замечала, что ты не героиня. Ты, например, не могла бы, как Софья Перовская, пожертвовать собой для общего дела.

— Знаешь, Катя, вот как раз пожертвовать собой для общего дела я бы могла.