Карен Брутенц - Тридцать лет на Старой площади

Был ли у нас какой-то общий взгляд на «третий мир»? Господствовало представление, что политическая фаза антиколониальной борьбы в основном завершилась и наступило противостояние в экономической сфере. Отсюда особенность периода — стремление обратить максимальное внимание своих друзей в «третьем мире» па необходимость сосредоточить усилия на экономических делах, придерживаться принципа смешанной экономики и не обрубать связи с Западом. Оно стимулировалось и желанием ограничить собственные затраты.

Споры шли о том, может ли противоречие с США и бывшими метрополиями и на этом этапе оставаться определяющим для политики развивающихся стран, вставших на капиталистический путь. Положительный ответ на этот вопрос освящал курс на тесное сотрудничество со странами вроде Индии, хомейнистского Ирана, Нигерии и т. д. Но именно освящал, ибо определяющую роль играли геостратегические соображения, резоны «реальной политики».

Что касается группировок радикальной интеллигенции и левых националистов, получивших имя революционных демократов, то подозрительное (или отчужденное отношение к ним осталось позади. И этот сдвиг был все-таки формой расширения взгляда на мир и отхода от определенных догм, которые фактически признавали лишь коммунистов единственной законной политической силой.

Сотрудничество с революционно-демократическими партиями стало особым и важным участком международной деятельности КПСС. Более 1ого, временами брала верх точка зрения, что противостояние с империализмом могло бы увлечь революционную демократию на рельсы научного социализма. А связи с КПСС, в дополнение к экономическому и особенно военному сотрудничеству, нризваны были подкреплять эту эволюцию.

Концептуальной основой подобных представлений была теория некапиталистического пути. Возрожденная при Хрущеве, она преследовала, конечно, политические цели. Вот как ее защищал Суслов, споря с Айдитом: «Если невозможен некапиталистический путь, который обосновал Ленин, то какова альтернатива? Свободное развитие капитализма в этих странах и смычка с империализмом? Либо некапиталистический путь развития, пусть это не полностью будет научный социализм, но создается база для усиления антиимпериалистической борьбы… Если будет предоставлена свобода развитию капитализма, то не может быть и перспективы антиимпериалистической борьбы этих стран».

Политический характер эксгумации этой концепции подтверждается и тем, что ее, особенно первоначально, адресовали едва ли не всем развивающимся странам. Приспособили даже к Индии — стране, где полным ходом развивались капиталистические отношения, — видимо, и для того, чтобы дополнительно подкрепить политику тесного сотрудничества с ней. Не без помощи Международного отдела некапиталистический путь стал программной установкой Индийской компартии. Мы дважды — последний раз в июле 1970 года в ходе подготовки Антиимпериалистического конгресса — не на шутку схватывались но этому поводу в кабинете Пономарева с его заместителем профессором Р. Ульяновским, напористым адептом этой теории. Я доказывал, что если в этой идее и есть рациональное зерно, то оно компрометируется безоглядным, повсеместным ее приложением. Пономарев прекратил спор одной фразой, не согласившись со мной, но и не поддержав теоретические аргументы своего заместителя. «Это политически важно», — веско произнес он и на этот раз.

Но к концу 70-х годов тезис о некапиталистическом развитии наиболее активно — и часто в радикальном виде — муссировался уже больше в научных кругах, впрочем, близких к некоторым людям из политического истеблишмента. В сфере же практической действовали, как правило, более осторожно и прагматично. Накопленный опыт не прошел даром. Наряду с установкой на поддержку стран, близких СССР, наблюдалась определенная сдержанность. Это нашло своеобразное отражение в самом термине, который родился для их обозначения: «социалистическая ориентация». С одной стороны, он откликался на амбиции и декларации лидеров этих стран (президент Мозамбика Самора Машел, например, добивался даже приема в Варшавский пакт), учитывал своеобразие создаваемых там политических и экономических структур. С другой — он как бы держал их на дистанции и не узаконивал расчеты на такую же поддержку, какой пользовались социалистические страны.

Существовала ли какая-либо советская стратегия в отношении развивающихся стран? Франсис Фукуяма в двух статьях [67] Soviet Strategy in the Third World // The Soviet Union and the Third World. 1987; Patterns of Soviet Third World Policy // Problems of Communism. — 1987. — Sept. — Oct. отвечает на этот вопрос утвердительно. Однако если понимать под стратегией четко очерченную концепцию, ясно сформулированные цели и средства их реализации, основанные на тщательном подсчете своих и противника возможностей, то о ней говорить не приходится. Более того, в этом ракурсе проблема развивающихся стран на политическом уровне вообще не обсуждалась.

Да и, собственно, негде было обсуждать. Политбюро для этого находилось слишком высоко, а на более низком «этаже» — экспертов — попросту негде было рассматривать эту проблему. К ней, правда, время от времени подходили в региональном, например ближневосточном, аспекте, но в краткосрочной плоскости. Дело скорее сводилось к реагированию на конкретные ситуации, хотя при этом принималась, конечно, во внимание, общая цель, нередко туманно представляемая. В то же время действовал ряд постулатов (писаных и неписаных), которых фактически придерживались, как правило, и наша политика, и люди, делавшие ее.

Первое.«Третий мир», играя важную роль в глобальной советской политике, занимает в ней периферийное положение, подчиненное целям соперничества с главным противником. Политика Советского Союза в этой части мира, как, впрочем, и- политика США, была встроена в систему биполярной конфронтации и в целом подогнана под ее задачи. Директор ЦРУ У. Кейси, выступая в октябре 1983 года в Вестминстерском колледже в Фултоне, там, где Черчилль произнес свою знаменитую речь о «железном занавесе», провозгласил, что «третий мир» будет «главным полем советско-американской битвы в течение многих предстоящих лет» [68] Raymond L. Garthoff. The Great Transition. — Wash.: The Brookings Institution, 1994. — P. 132. .

Второе.«Третий мир» — поле борьбы супердержав за преобладание, поле обходного маневра в этой борьбе. Здесь, в отличие от Европы, более всего сохранилась возможность передвигать фигуры и завоевывать новые позиции или, по крайней мере, теснить противника. И чем больше позиций будет отобрано у США, тем лучше. Этот образ мыслей — естественный в пределах логики холодной войны — побуждал иной раз к приобретениям уже вне зависимости от реальной их ценности и способности переварить, от реальных национальных интересов.