Сергей Михалков - Два брата - две судьбы

— Конечно, господин генерал.

— Тогда почему же на политзанятиях в вашей роте это гениальное произведение читается не вами лично, а вашим лейтенантом?

«Майн кампф» я заранее прочел. Она написана от первого лица, состоит из рассказов о детстве, юности и зрелых годах фюрера. В ней — бесконечные рассуждения о немцах, о «высших» и «низших» расах, о капиталистах и рабочих, о евреях, о сифилисе и проституции. «Высшая цель арийца — блюсти чистоту крови, — изрекает Гитлер. — Государство — это организованная аморальность». Многие философские и политические суждения автор заимствует у Ницше, Шпенглера и Шопенгауэра. Культ силы и войны — основа гитлеровских теорий.

И вот генерал интересуется тем, почему я сам не читаю эту книгу на политзанятиях (к слову сказать, при чтении обычно присутствовал майор из штаба части). Я смотрю на монокль генерала, и ответ приходит неожиданно:

— Простите, господин генерал, но у меня из-за контузии плохая дикция. А такое произведение надо уметь донести до аудитории. Я нахожусь тут же рядом и всегда готов ответить на любой вопрос.

В следующий вызов претензии генерала были уже посерьезнее.

— Мне не нравится, — сразу начал он, — что вы, боевой офицер, нарушаете устав и разлагаете вверенную вам роту тем, что вместо положенного числа увольнений в субботу у вас почти вся рота шляется по городу, а фельдфебель постоянно пьян. Вы понимаете, капитан, чем это все может кончиться? Из-за своей мягкотелости вы теряете авторитет не только в глазах подчиненных, но и в глазах командования. Чтобы это было в последний раз! Вы свободны! Я повторяю, чтобы это было в последний раз!

— Слушаюсь, господин генерал!

Но когда я получил третий вызов в неурочный час, то понял, что испытывать судьбу больше не следует и лучше, пока не поздно, сматывать удочки.

За час до разговора с генералом я вышел в коридор, посмотрел расписание поездов, висевшее над столом дежурного по этажу лейтенанта, и нашел нужный мне поезд.

Расчет был такой: ехать не в сторону фронта, а несколько остановок на запад, в сторону Германии. Это для меня безопаснее. Я знал, что поезда на запад идут переполненные до отказа. В суете и неразберихе легче затеряться. А о том, что я буду делать после того, как покину поезд, я пока не думал, обстановка сама подскажет…

Я позвонил в гараж и вызвал машину к воротам казармы. Затем как ни в чем не бывало без личных вещей пересек двор, вышел на улицу и сел в машину.

— К базару! — приказал водителю.

— Есть к базару!

Когда машина остановилась, я вылез из нее.

— В гараж!

— Есть в гараж! — И машина умчалась обратно. И когда генерал, сидя за письменным столом, очевидно, вновь принялся рассматривать и изучать в монокль мои документы, я уже пересекал границу Польши и Германии.

Вагон, в котором я ехал, был битком набит какими-то солидными немцами с семьями, чемоданами, узлами. По всей видимости, это возвращались из Польши в свой рейх цивильные грабители.

Я сел в крайнее купе, возле самой двери, и приготовился к любым неожиданностям. Сейчас мне грозила только одна опасность — проверка документов. Из документов у меня был только магический пропуск — удостоверение офицера дивизии СС. Я, конечно, надеялся, что, проверив его, других документов у меня не потребуют. Оружие я держал наготове и в любой момент готов был им воспользоваться. У меня был «Вальтер» и мой неразлучный дамский «Браунинг».

Сидя в мягком вагоне, освещенном тусклым светом, среди встревоженных людей, занятых своими делами, я стал перебирать в памяти все события последнего времени и пришел к выводу, что, поехав в Лиссу, ничего не потерял. Напротив, теперь я знаю укомплектованность офицерского состава и боеспособность танковой дивизии, подлежащей переформированию. Мне известны места оборонительных укреплений вокруг Лиссы и многие другие оперативные данные…

Поезд, замедлив ход, приближался к маленькому полустанку. В темноте едва можно было различить белое низенькое здание. Я стоял на подножке вагона, по коридору которого уже шли два жандарма.

— Проверка документов! — донеслось до меня, когда я на ходу спрыгивал с поезда.

Поезд с минуту постоял, затем пыхтя тронулся в путь, лязгнули буфера вагонов. «Теперь проверяйте!» — подумал я, пересекая платформу. Поезд растаял в заснеженной мгле. Я снова остался один. Постояв и поразмыслив, направился к домику, куда только что вошел стрелочник, дававший поезду отправление. Открыл дверь, вошел в помещение и без лишних разъяснений сказал:

— Мне нужен гражданский костюм.

Стрелочник молча смотрел, как я снимал с себя шинель, фуражку, расстегивал ремень с кобурой, выкладывал на стол «Вальтер».

— Вам ясно? Прошу пальто, костюм, ботинки, шапку. Не забудьте белье и носки. Военную форму и шинель я оставлю здесь, вы заройте все в снег. И пожалуйста, не задерживайте меня, меня ждут мои люди, — для перестраховки добавил я.

Он отлично понял, что ему надо делать. Из соседней комнаты выглянула его жена, он цыкнул на нее, и она мгновенно скрылась за дверью.

Пиджачная пара стрелочника, его белье и пальто пришлись мне почти впору. Но ботинки были маловаты, и поэтому я остался в своих сапогах. Я переложил в карманы брюк оружие и свою записную книжку.

— Есть у вас охотничий нож? — спросил я.

— Есть.

Он порылся в ящике стола и нашел складной охотничий нож. Я выложил ему остатки швейцарских, венгерских, румынских и турецких денег, прибавил к этому еще 500 немецких марок — чему стрелочник был очень рад, пожал ему руку и ушел, сказав на прощание:

— Сболтнете — не миновать пули! А за формой и шинелью придут мои люди. Сохраните!

Я шел по целине все дальше и дальше от железнодорожного полотна. Мела метель, идти было очень трудно, но я продолжал идти.

Шел всю ночь.

Наконец решил, что пора расстаться с капитанскими сапогами, которые могут меня выдать. Сел в снег и стянул с ноги сапог. Аккуратно отрезал охотничьим ножом голенище по щиколотку. Это же проделал со вторым сапогом и, обувшись в импровизированные полуботинки, зарыл в снег пару голенищ. Потом я решил отделаться еще кое от чего, принадлежащего капитану Мюллеру, разорвал на клочки письма медсестер из польцинского госпиталя и развеял их по ветру.

В темноте я вышел на проезжую дорогу. Здесь идти было значительно легче. Вдруг впереди я увидел тень верхового. Мы поравнялись. Не дожидаясь вопросов, я выхватил «Вальтер» и разрядил его в полицейского. Тот, так и не сказав пи слова, рухнул с коня. Я опрометью бросился наутек и побежал снова по целине прочь от дороги, все дальше и дальше, пока совсем не задохнулся и не упал в снежную яму…

Через несколько часов, на рассвете, в маленьком немецком городишке я уже нанимался работать к мяснику, внешность которого полностью оправдывала его профессию. Это был тучный тип, краснощекий, с тройным подбородком, не дававшим ему возможности глядеть под ноги, а его крошечные заплывшие глазки напоминали мне глаза австралийского попугая.