Владимир Лапин - Цицианов

По всей вероятности, автор не сильно сгустил краски. Пренебрежительное отношение русских чиновников вызывало понятное раздражение и обиду грузин, национальное сознание которых было наполнено героическими символами и связью со знаковыми историческими и мифическими фигурами, а также с персонажами Священного Писания (легендарным персидским царем Дарием, внуком Ноя Картлосом, давшим имя всем грузинам-картвелам, и т. д.). Большинство грузинских княжеских фамилий, по расхожему представлению, происходили от двухсот итальянцев (римлян?), оставленных в Закавказье Александром Македонским [291]. Российский дипломат своими неуклюжими действиями подогревал антироссийские настроения в Грузии, поскольку игнорировал менталитет местной элиты, тамошние представления о правилах поведения.

В октябре 1802 года четыре князя, Дмитрий и Адам Андрониковы, Луарсаб Вачнадзе и Росеб Джандиеров, приехали в Тифлис и «не представились начальству». Согласно бюрократическому этикету того времени, каждое «значительное» лицо во время первого своего приезда в губернский или уездный центр должно было явиться к главе местной администрации. Уклонение от такового поступка для служащих грозило дисциплинарными взысканиями, а для неслужащих — обвинением в опасном вольнодумстве. Коваленский призвал их исправить промах и принести извинения, но в ответ получил только грубость, после чего князья были арестованы. Судя по всему, грузины действительно дали волю своим чувствам, но их можно понять. Иноземец принуждал выполнять непонятный и, с их точки зрения, бессмысленный ритуал. Было бы понятно, если знаков внимания требовал генерал, но распинаться в почтительности перед гражданским?! Сам Коваленский чувствовал, что перегнул палку, и потому намекал на причастность князей к «возмущению» в Кахетии [292]. В представлении Кочубею от 27 февраля 1803 года по этому поводу Цицианов проявил понимание предмета: «…не оправдывая сих четырех князей в дикости нравов их, в грубостях и, может быть, в ненависти, которую питали они к Коваленскому за претерпенные прежде от него гонения по так называемому Кахетинскому возмущению, должен сказать, что из дел и по многим справкам моим словесным не вижу другой причины, как личное неучтивство, оказанное ими пред Коваленским… Я также имею многих людей в замечании, но если безрассудно приводить догадки свои в доказательство там, где идет дело о чести, то еще безрассуднее было бы употреблять сие само по себе несправедливое правило в Грузии, где по новости нашего правления и по легковерию народа удобно очернить невиннейшего человека красками измены и принудить его даже сделаться преступником. Для вашего сиятельства, проникнувшего в изгибы пламенного азиятского умоначертания, сие необыкновенное заключение мое не имеет нужды дальнейшего объяснения, но в самом существе развязка и сего притязания Коваленского состоит в личной вражде против князя Чавча-вадзе, который в бытность первого еще министром при последнем царе Георгии с ним поссорился, и с тех пор не переставали они вредить друг другу разными способами» [293].

По мнению историка Н.Дубровина, Коваленский был очень честолюбив и не хотел ни с кем делиться своим влиянием в Грузии. Его соперником оказался генерал Лазарев, командовавший русскими войсками в Закавказье. Коваленский, не имевший никакого опыта в военном деле, представил на высочайшее имя проект «Об учреждении в Грузии регулярного войска и о восстановлении там устройства военного дела вообще». Согласно этому проекту, наличие собственных боеспособных национальных сил делало ненужным отправку русского контингента, и в Закавказье не оказывалось генералов, по отечественной традиции питавших мало уважения к гражданской власти. Коваленский предлагал решить проблему присвоением ему военного чина, что позволяло без проблем соединить в одних руках всю полноту власти. Для того чтобы продемонстрировать собственные ратные дарования, он рьяно взялся за укрепление Тифлиса. По его приказу вокруг города выкопали ров, который в оборонительном отношении не мог сыграть никакой роли. Напротив, последствия этой любительской фортификации оказались ужасными. Коваленский пренебрег предостережениями местных жителей, указывавших на опасность земляных работ в местах, где многие годы зарывали умерших животных и разного рода нечистоты. Результат не заставил себя ждать: по городу прокатилась волна заразных заболеваний [294].

Кнорринг в большинстве случаев смотрел на ситуацию глазами Коваленского. Во всеподданнейшем рапорте от 10 августа 1800 года он сообщал, что «столица тамошняя (Тифлис. — В.Л.) находится в изрядном оборонительном состоянии» [295]. А всего за неделю до этого генерал Лазарев критиковал мероприятия по укреплению Тифлиса: «…вырыли большой ров, который по крутым его берегам больше может называться шанцами, чем защитой города… ворота не укреплены, и их прежде нельзя защитить, как пушки поставя на улицах, а оные отворить, что весьма неудобно и противно всем правилам… во многих местах нужны батареи и траверзы, но об них и не думают» [296]. Несмотря на угрозу персидского вторжения, Коваленский не оставлял своих интриг, на что с солдатской прямотой указывал Лазарев. Уверения своего недруга в отсутствии необходимости присылать подкрепления он объяснял его желанием избежать высокого влияния воинского начальника. И в самом деле, если с командиром полка действительный статский советник мог держать себя как ровня, то с начальником дивизии (генерал-лейтенантом) ему было бы не совладать. Еще больший рост группировки мог привести к появлению в Тифлисе так называемого «полного генерала», который занял бы безусловно доминирующее положение. Лазарев был солидарен со своим соперником только в том, что наращивание сил следует проводить постепенно, по мере создания условий для обеспечения войск продовольствием [297].

Конфликт между Коваленским и Лазаревым уходит корнями в намерение Павла I создать на Кавказе зависимое от России государство, способное самостоятельно решать проблемы охраны собственной территории. Таким образом, Коваленский, как опытный бюрократ, стремился к тому, чтобы основные положения его программных документов настолько же соответствовали «видам» монарха, насколько вода соответствует форме содержащего ее сосуда. Увидев, что проект его не принят, он попытался соединить в своих руках всю полноту военной и гражданской власти, предложив «переименовать» себя в полковники. Однако такой ход показался Павлу I странным. Неудивительно, что по прибытии в Тифлис Лазарев стал для Коваленского главным врагом. Этому способствовал и характер генерала — старательного служаки, типичного отца-командира, не желавшего и не умевшего вести себя «политично».