Владимир Лапин - Цицианов

По мнению А.Р. Воронцова, царь желал видеть героя Кавказа среди генералов, командующих войсками на европейском театре военных действий. Это более чем вероятно. Вспомним, что Александр I в 1810 году отозвал из Грузии А.П. Тормасова, в 1811 году — Ф.О. Паулуччи, а в 1831 году Николай I не счел возможным обойтись без И.Ф. Паскевича при подавлении Польского восстания. В 1805 году наиболее вероятным было назначение в Тифлис знаменитого герцога Э.О. Ришелье, служившего тогда губернатором в Одессе. Однако тот отказался «от начальства в Грузии, отговариваясь незнанием того края, обычаев и войны» [547]. Разговоры об отставке Цицианова упорно продолжались, несмотря на то, что ни для кого не было секретом, что генералу покровительствуют А.А. Чарторыйский и В.П. Кочубей [548]. Остаться на службе Цицианова уговаривали и братья Воронцовы. Летом 1805 года генерал просил их узнать о намерениях царя [549]. Он писал 17 июня 1805 года М.С. Воронцову: «Пожалуйста, поискреннее описывай, как меня полощут, и когда Козловский приедет, который, несмотря на хорошее наше расставание, говорят, на линии не оставлял блеять, как бешеный козел. Бог с ним! Я на него не сержусь. Это его пища, а мое презрение и сожаление о нем же самом. Пожалуйста, все новости пиши и узнай, коли можешь, отпустят ли меня домой. Ей-Богу пора! Виноват ли я, что меня некем сменить?» [550]При этом имеются свидетельства, что Цицианов не поступался принципами, дабы удержаться на должности главнокомандующего. Так, он отказал весьма влиятельному М.М. Сперанскому пристроить на службу некую недостойную персону, им рекомендуемую [551].

Осенью 1805 года, судя по письмам Ростопчина, Цицианов еще более укрепился в намерении выйти в отставку. Его старый друг старался отговорить его от такого шага: «Скромность совсем не у места с твоей стороны. Пройди всех, употребленных в делах, и найдешь, исключая двух или трех, что они или неопытные молодые люди, или старые бестии, коих ни гнев государев, ни презрение людское, ни напасть Отечества из службы не выгонят по той причине, что от ней наживно». 15 декабря 1805 года, извещая о поражении при Аустерлице и повторяя свою просьбу не уходить в отставку, Ростопчин прибавил: «Подумай и, ради Бога, останься до времени: пора открыть глаза и употреблять русских душой и сердцем; а ты — из первых». В начале 1806 года Цицианов получил пожелание поскорее взять Баку: «Забыв случившееся с французами, подумаешь, что у нас всё по-старому и везде успех» [552]. Своеобразным противоядием враждебным слухам была активность князя Дмитрия Егоровича Цицианова, который со свойственной ему энергией, остроумием и знаниями московского общества распространял «контрверсии» происходящего на Кавказе [553].

Прошение об увольнении главнокомандующий подал еще в марте 1804 года, объясняя его таким образом: «…человек, к концу своему сближающийся, не может иметь ни пылкости, ни той деятельности, которую требует польза службы при совершении столь обширного плана, высочайше мне порученного. Сия-то мысль о недостатках моих, соединенных с телесными изнеможениями, удручающими осень дней моих, заставляя меня опасаться, чтоб не сделать какого-либо упущения к пользе службы Его императорского величества относящегося, заставила меня просить об увольнении от оной…» [554]Сразу скажем, что с «пылкостью» у главнокомандующего все обстояло благополучно до последних часов его жизни; то же самое можно утверждать и относительно его «деятельности», то есть в данном случае «энергии». Во время службы на Кавказе Цицианов действительно несколько раз тяжело болел, но все же говорить о нем как о немощном старике никак нельзя. По нашему мнению, за всем этим кроется некая интрига, разгадать которую спустя два столетия на основе имеющихся документов практически невозможно. Поэтому позволительны только обоснованные предположения.

То, что рапорт Цицианова об отставке лежал на столе у императора, не вызывает сомнений, равно как и то, что главнокомандующий на Кавказе время от времени напоминал о том, что готов покинуть свой пост. Имеются достоверные сведения, что рассматривались кандидатуры преемника. Однако решительного шага император так и не сделал. Можно предположить, что рапорт был хорошо продуманным ходом, позволявшим в случае очередного недовольства Александра I уйти «по прошению». Нельзя исключать и того, что Цицианов своим чутким слухом улавливал грохот будущей великой войны в Европе и не желал оказаться вдали от сражений, которые неминуемо должны были войти в историю. Кроме того, мог Цицианов оценить и грандиозность предстоящих дел на Кавказе, сопоставить это со своими реальными административными и военными ресурсами и прийти к выводу о том, что его ждет неминуемая неудача, поскольку адекватной поддержки из Петербурга он в ближайшие годы не получит. Наконец, есть и самый простой вариант: генерал действительно измучился и физически, и морально. Рассматривая все указанные объяснения его рапорта об отставке, нельзя не увидеть, что они в принципе не противоречат друг другу и могут быть приняты как по отдельности, в различных комбинациях, так и все в совокупности.

В ведении Павла Дмитриевича Цицианова были дела не только «закавказские», но и «северокавказские». Он ведал отношениями с Черкесией, Кабардой, Осетией, Чечней и Дагестаном; в его подчинении находилась и Кавказская линия — система укреплений, протянувшаяся от Азовского до Каспийского моря вдоль Кубани и Терека, обозначавшая рубеж владений Российской империи в этом регионе. В силу этих обстоятельств ему приходилось руководить боевыми действиями против горцев Северного Кавказа. Всякое продвижение на пути «обустройства» Грузии в умах государственных деятелей России было сопряжено с необходимостью покончить с нападениями на ее пограничные области. «…Набеги и буйство горцев были главнейшей причиной, не позволившей России приобрести обширные выгоды, какие могут ей доставить богатейшие страны Закавказских ее владений; а посему всякий согласится, что усмирение горцев, освоение их с гражданственностью и обращение сих буйных народов из вечных врагов нашему отечеству в мирных и трудолюбивых подданных есть предмет, достойный внимания просвещенного и благодетельного правительства нашего» [555]. Под этими словами П. Зубова, автора «Картины Кавказского края», опубликованной в 1834 году, могли бы поставить свою подпись все, кто хоть что-то знал о регионе.