Эмиль Людвиг - Судьба короля Эдуарда

Что мог чувствовать молодой английский аристократ — даже если бы он был вполне зауряден, — видя патриотический пыл и честолюбивые стремления цвета аристократической молодежи, видя, как в Оксфорде, в ближайшем его окружении, товарищи забрасывают книги и тетради, чтобы попасть на курсы вольноопределяющихся, посещать которые у него лично не было никакой нужды, так как уже два месяца он был солдатом. В Оксфорд начали прибывать первые раненые из Бельгии; они, безусловно, предпочитали не распространяться об ужасах войны. И менее всего они были склонны вступать в откровенные беседы с Эдуардом, представителем династии и близким родственником немецкого кронпринца, назначенного главнокомандующим силами вражеской коалиции!

Принц должен был здраво судить о том, что величайшим врагом нации на сегодняшний день является кузен его отца, а он сам и все эти принцы и короли — ветви одного и того же генеалогического древа. Парадокс состоял в том, что монархическая идея вряд ли могла служить основой патриотизма, потому что королевские семьи из четырех основных воюющих друг с другом государств и менее значительные монархи, поспешно вступившие в войну, — все они были связаны между собой узами родства! Все вдруг заговорили, что не следует бывать у англичан, в чьем роду есть немцы. Супруга премьер-министра миссис Асквит явилась к королю, чтобы посоветоваться с ним, не должна ли она порвать со своими друзьями немецкого происхождения; она хотела знать, как в таком случае поступил бы король. И получила достойный ответ:

— Я еще никогда не пробовал рвать с друзьями. К тому же я и сам немец!

Однако принц видел, как его страну захватывает всеобщее озлобление. Разве не должен был он верить, как истинный англичанин, в фантастические истории, что немецкие солдаты в Бельгии отрубают детям кисти рук? Разве не знал, что рентгеновские лучи, которые использовали во всех английских военных госпиталях, утратили имя своего немецкого создателя, переименованные в лучи X? Разве лорд Холдейн не лишился государственной должности за то, что некогда признал Германию своей духовной родиной? Если у вас была немецкая овчарка, в ваших интересах было переименовать ее в эльзасскую. Только капитаны военной промышленности сохраняли нейтралитет, и накапливали миллионы, невозмутимо продавая вооружение как своим, так и чужим.

Из уст своего отца принц Эдуард никогда не слышал германофильских речей; даже из Гейдельберга Георг вынес лишь раздражение тем обстоятельством, что вынужден был изучать там «их ужасный язык». И все-таки королю Георгу понадобилось три года, прошедших с начала войны, чтобы решить раз и навсегда избавиться от своих немецких предков, забыв всех ганноверцев, брауншвейгцев и веттингенцев, и именовать отныне свою династию Виндзорским королевским домом, а не Кобургской династией.

В октябре 1914 года принц не выдержал. Облачившись в солдатскую форму, он отправился на Уайтхолл и приказал доложить о себе Китченеру. Они были наедине — главнокомандующий британских армий, который, разбив войска Махди и отомстив за Гордона [11] Махди возглавил восстание в Судане (1881–1898) против турецко-египетских властей и английских колонизаторов. В 1885 г. повстанцы взяли Хартум, при этом был убит английский губернатор Судана Ч. Дж. Гордон. , стал кем-то вроде национального героя, и наследник британского престола; один — фельдмаршал, другой — простой солдат. Позднее Китченер рассказывал, как сильно он был растроган, вновь увидев «самые привлекательные черты короля Эдуарда… повторившиеся в юном принце Уэльском». Когда он сказал, что не может отпустить его на фронт, принц ответил:

— Если меня убьют — неважно! У меня четверо братьев.

Вместо того чтобы ужаснуться подобному предложению, что было естественно, Китченер возразил ему как истинный солдат:

— Будь я уверен, что вас убьют, не знаю, нашлись бы у меня веские причины вас удерживать. Лишь одного я не могу допустить — чтобы враг получил шанс взять вас в плен, и этот шанс будет реален до тех пор, пока наши позиции не будут укреплены.

Как писал о нем сэр Джордж Артур, Китченер полагал, что смерть в бою не повод для сожаления, а вот «попасть в плен, даже помимо собственной воли — позор для воина».

Но принц не сдался. Он заручился поддержкой одного из старых друзей своего деда и уговорил его вмешаться. Однако Китченер не давал своего согласия до тех пор, пока не была укреплена линия фронта, на чем он настаивал и раньше. Перед отправкой на фронт Эдуард нанес визит тому самому старому другу, после чего тот писал, что «заметно, как изменился принц со времен нашей последней встречи. В прошлый раз он почти плакал от огорчения при мысли, что ему так и не удастся добиться своего. Вчера же его лицо светилось радостью».

И вот мы видим фотографию: изящный молодой человек с крайне серьезным выражением лица шагает во главе роты гвардейских гренадеров, таща на спине все свое снаряжение. Выглядит он таким хрупким, что кажется, любой порыв ветра может сбить его с ног. Вид у него при этом крайне задумчивый.

«В действительности, я воевал очень мало», — признался он позднее. Но в многочисленных историях о его пребывании во Франции, которые были очень популярны при дворе и в народе, равно как и в официальных донесениях, а также в свидетельствах товарищей по службе неизменно повторялось, что принц и в качестве адъютанта генерала, и в гвардии всегда проявлял высочайшие человеческие и воинские качества. Несомненно и то, что пребывание принца Эдуарда в течение нескольких лет в войсках дало ему бесценное понимание жизни своего народа.

Те, кто руководили подготовкой принца к исполнению королевских обязанностей, заботились, конечно, о безопасности его особы, но при этом хотели дать ему и определенное политическое образование; Эдуарда послали в Египет, и он пересек Средиземное море, которое из-за немецких мин было совсем небезопасным; принц прибыл в Хартум, чтобы составить собственный доклад об обстановке вокруг Суэцкого канала и проанализировать его стратегическое значение. В Египте знакомство принца с памятниками истории ограничилось бросанием мяча для гольфа с пирамиды Хеопса. Эдуарда, как и его деда, прошлое не интересовало и поэтому ничему не могло научить; даже здесь, где все дышало древностью, он извлекал все свои уроки из настоящего и осмотру мумий фараонов предпочитал общение с живыми австралийскими солдатами.

Позднее Эдуард, прикомандированный к итальянской армии, сблизился с королем Италии, на которого был похож своей скромностью. Когда читаешь, что королева Мария через некоего офицера передает просьбу королю Виктору-Эммануилу не подвергать себя опасностям, а тот с благодарностью принимает эту просьбу и переадресовывает ее принцу Уэльскому, кажется, что монархи разыгрывают некий куртуазный комический спектакль. Соответственно звучит и фраза одного молодого офицера: «Они постоянно советовали друг другу не рисковать собой». А на следующий день после подобного обмена наставлениями принц в самолете, пилотируемом канадским авиатором, облетает австрийские позиции.