Владимир Ионов - Житие тщеславного индивида

– Вы кто? – поднимает голову от стола Владимир Янченков.

– Дед Пехто! Привет, Володя! Не узнал что ли?

– Привет. По какому вопросу?

– Да вот, вернулся. Хочу, как договаривались, снова в Горький.

– В Горький зачем? – не подавая руки, спрашивает Янченков.

– Не за машиной же! Хочу работать собкором. Забыл, откуда меня провожал?

– В Горьком у нас есть собкор, отлично работает.

Так. Начинаю понимать, что к чему. Видимо Эвальд показал ему моё письмо, где я сказал, что никогда бы не стал подводить мужиков в обкоме и на ГАЗе, чтобы выслужиться перед Янченковым, по пьяни разбившем служебную «Волгу». Тогда требовался кузов 31-й «Волги», достать который без наряда было почти немыслимо. Эвальд уломал Ходырева и Видяева пойти на безнарядный отпуск кузова, чем крепко подставил их, случись хорошая проверка.

– Ну, и что ты мне предлагаешь? – спрашиваю с вызовом.

– У нас Сыктывкар может скоро освободиться, – отвечает Янченков подчеркнуто спокойно.

– Вот Эвальда туда и пошли, чтобы унты тебе на продажу присылал, – бросаю ему и круто разворачиваюсь из кабинета.

В коридоре прислоняюсь лбом к стенке. Что-то тяжело стало дышать. «Пьянь собачья, что он себе думает!? Я же – Ионов. Лучше меня в ТАСС не было собкора».

Быстро иду в старый корпус ТАСС к Таланову. Кричу ему с порога:

– Вадим, ты представляешь: Янченков предлагает мне Сыктывкар!

– Сядь, чего кричишь? Сыктывкар – столица Коми. Не хуже Улан-Батора. Климат даже мягче.

Тоже, смотрю, не обрадовался мне.

– Но мы же договаривались и с тобой, и с Германом. Да и с Кессарийским тоже, что я возвращаюсь в Горький!

– Ну, вот и возвращайся. Тебе сейчас положен отпуск. Отдохни. Успокойся. Путевка куда-нибудь нужна? Встретишь там Кессарийского, напомни ему о договоренности. В обкоме поговори, пусть чего-нибудь ему предложат, если не согласится переезжать.

– Да, ребята. Слово у вас – воробей: прочирикали – и улетело…

– А тебе бы поскромнее не мешало быть. Ты ведь не один у нас… – Таланов снял трубку телефона: – Сейчас Ионов к вам зайдет. Оформите ему отпуск и всё что положено. Он сегодня уезжает в Горький. – И мне: – Отдохни и успокойся. А вернёшься, что-нибудь придумаем, свет на Горьком не сошелся.

И этому я надоел. Господи, как же начальники не любят забот!

Эвальд встретил на вокзале на новенькой «Волге». Захлебываясь от гордости, рассказал, что мою «Ниву» он поменял у конторы на разбитую «Волгу», а ту сдал на автозавод якобы на капитальный ремонт и получил вот эту красавицу.

– Ну, тебе не привыкать работать с ГАЗом.

– Да уж! Машин и кузовов я там подастовал для «конторы». Кому только не делал! – Эвальд ерзал на сидении: ему явно не хватало что-то подложить под себя, чтобы лучше видеть дорогу.

– А что, ГАЗ теперь такой щедрый?

– Ну, у меня же Ходырев – приятель. Чуть что, я ему звоню, а он – Видяеву и все в норме.

– Молодец. То-то я смотрю, Янченков за тебя горой: «Эвальд у нас отлично работает в Горьком».

– Да, его кузов мне достался… Хорошо тогда всё совпало: я – новый собкор, Ходырев – новый первый в обкоме, Видяев – новый генеральный на ГАЗе. Говорю, давайте поможем друг другу.

– Переквалифицировался в снабженцы?

– Почти.

– Ничего, скоро вернешься в журналистику. Помнишь нашу договоренность: я возвращаюсь после командировки в Горький, а ты к этому времени подбираешь себе новое место?

– Не помню такого разговора. – Эвальд даже непроизвольно тормознул машину.

– У Борисовой был разговор в обкоме и у Германа в ТАСС.

– Ни того, ни другого больше нет ни в обкоме, ни в ТАСС. А я никакой расписки тебе не давал. И разговора никакого не было! Я что, для тебя эту машину делал? – сорвался на крик Эвальд.

– Зря ты её делал. Ты же в ней как карлик. Впрочем, всё по жизни.

Действительно, в обкоме уже не было ни Борисовой, ни Жмачинского, которые знали мои условия назначения Кессарийского. Ходырев принял без проволочек, но отфутболил к Карпочеву, работавшему теперь вторым секретарем, Корпочев сказал, что всё должна решать моя «контора». Круг замкнулся.

Кончился отпуск. Еду в ТАСС. Таланов рассказывает, что звонил Кессарийскому: тот впал в истерику, кричал, что тронется с места только через суд.

– А потом его поддерживает первый секретарь обкома, они там вроде корешат, – задумчиво произнес Таланов. – И чего ты уцепился за Горький? Может в «Эхо планеты» пойдешь? Там очень хорошо к тебе относятся.

– Спасибо. Я в Москву никогда не стремился и сейчас не хочу здесь жить. Да и негде. Пойду к Генеральному, скажу, что обо всем этом думаю.

– А что Генеральный тебе скажет? Он отправит ко мне, я – к Янченкову, тот – в кадры…

– Я вам мячик что ли? – сорвался я.

Новый Генеральный директор ТАСС Леонид Кравченко принял меня через день и был в курсе моих проблем – Толя Порошин, бессменный помощник всех генеральных, написал ему подробную записку.

– Ну, и что вы уперлись в ваш Горький? – начал Генеральный, провожая меня к столу. – Город, конечно, хороший, но не последний же на карте. Я слышал, вам предлагали работу и в центральном аппарате агентства. А в Горьком, кстати, обком на стороне вашего преемника, и мы не хотели бы портить отношения с Ходыревым. А что вы бы мне предложили? Готов помочь, если это в моих возможностях.

– В Горьком скоро уходит на пенсию собкор «Советской культуры». Могли бы вы порекомендовать меня на его место?

– Значит, все-таки Горький?

– Я привык держать своё слово, – сказал я жестко и встал, готовый к выходу.

Кравченко качнул ладонью: «сиди» и снял трубку телефона. Порошин тут же подсказал какой-то четырехзначный номер.

– Привет Альберт, это Кравченко. У меня к тебе печальная просьба. Нет, в семье всё нормально. Передо мной сидит один из лучших наших журналистов. Именно журналистов, а не корреспондентов. Он только что вернулся из заграничной командировки и ничего другого не хочет, кроме работы в Горьком. А у нас там сидит корреспондент и тоже никуда его не сдвинешь. У тебя, говорят, собкор там уходит на пенсию. Если никого ещё не приглядел, рекомендую своего, очень стоящий кадр.

Не слышно, что отвечал «Альберт», но положив трубку, Кравченко встал из-за стола, пожал мне руку:

– Ну, вот… Что мог… Беляев тебя ждёт.

Альберт Андреевич Беляев, последний главный редактор «Советской культуры» времен ее принадлежности к ЦК КПСС, принял без особого любопытства, тут же вызвал кадровика и распорядился оформить меня на работу пока по договору, но удостоверение собственного корреспондента выписать без всяких оговорок.

А по договору, это значит без зарплаты: как потопаешь, так и полопаешь. «Топать» я был готов. Чувствовал в себе силы, да и была жажда доказать конторе и обкому какой кадр они потеряли. Впрочем, в обкоме решили, что не потеряли, а приобрели: ещё один собственный корреспондент газеты ЦК будет пропагандировать успехи области в сфере культуры. Поэтому Ходырев принял в первый же день, велел заведующему финхозотдела закрепить за мной машину и выдать пропуск в «кормушку», как мы называли закрытую часть буфета, где снабжались продуктами партийные начальники. А я тут же выдал Ходыреву тему для интервью с ним: партийный работник это интеллигент или как? Договорились, что он подумает пару дней, а я пока осмотрюсь в области, благо здесь было много нового. Всплыли на поверхность новые люди. Появились кумиры публики вроде молодого научного сотрудника Института радиофизики Бориса Немцова, выступившего против строительства в Горьком атомной станции теплоснабжения. Старые знакомые стали вести себя как-то иначе – раскованнее, прямее. Всеволод Сергеевич Троицкий – радиофизик, членкор Академии наук, когда-то чуждый политике, умом и сердцем принадлежащий поискам внеземных цивилизаций и альтернативных видов энергии, вдруг открыто поддержал Бориса Немцова в его публичной борьбе.