Рольф Байер - Царица Савская

И все же легкое напряжение сквозит в этом утреннем пейзаже. По краям прочно и незыблемо стоят дворец и храм, но сундуки, лари и люди поплывут по обманчивой морской стихии, покинут безопасную гавань. Это произойдет скоро, за их спиной окажется надежный берег, а впереди — грозное бесконечное море. Спокойная жизнь — и тоска по неизведанному, мирное существование — и неизвестные дали, прочные стены — и мерцающие волны, прощание и отъезд — все погружено в восходящее царство света.

Как же произошло, что царица Савская перестает быть главным действующим лицом и растворяется в картине противоречивой жизни? Отдавшись на волю «романтической судьбы», она потеряла то, что укоренилось в легендах и закрепилось в мифах. У нее больше нет «характера». Но, создавая настроение, она приобретает особое очарование. Больше не имеют значения сковывающие традиции истолкования ее образа, царица становится предметом свободного полета фантазии.

Это кажется концом ее «биографии»: костюмированный персонаж и оживляющая фигура в живописи. Грядущая эпоха Просвещения, классицизма и революций не испытывала никакого интереса к мифу о ней. Только 19 в. снова открывает царицу, но — кого это удивит? — уже с новыми качествами.

Французский романист Гюстав Флобер в течение всей своей писательской жизни находился под влиянием царицы Савской. Но ее образ не окутан, как у Лоррена, сиянием света, а сгущен в черные фантасмагории. Трижды он брался за перо, чтобы литературно возродить к жизни царицу Савскую. Одним из его персонажей был святой Антоний, тот монах-отшельник, который в 4 в. в египетской пустыне посвятил свою жизнь аскезе и отречению от всего земного. Отказ от мира и всего того, что украшает жизнь — богатство и власть, дружба и любовь, — был одной стороной, которая привлекала Флобера в святом Антонии. Другой же стороной была необузданная фантазия, одолевавшая монаха.

Вот святой Антоний читает Библию, и со страниц поднимаются лица, которые кажутся фантасмагориями изголодавшейся души, плоти и крови. И его одолевают семь смертных грехов, а одним из самых грозных образов является царица Савская. Она, когда-то посетившая царя Соломона, предстает и перед отшельником Антонием. Но то, что она ему предлагает, не имеет ничего общего с приносящими благо дарами. Она — это сладострастие и разврат в одном лице — искушает аскета, говоря ему, чего он лишится, если отвергнет ее.

Она восседает на белом слоне, «на голубых шерстяных подушках, поджав под себя ноги, с полуопущенными веками и покачивая головой… в таких великолепных одеждах, что от нее исходят лучи». Как похотливый вамп соскальзывает она со спины слона.

Но она находится также в союзе с высшими силами. «Ее талия затянута в узкий корсаж, который украшают двенадцать знаков зодиака. Туфли разные: одна черная с серебряными звездами и полумесяцем, другая белая с золотыми крапинками и солнцем посередине». Здесь ее описание явно совпадает с описанием Девы Марии. Вамп с атрибутами апокалиптической мадонны — вот куда занесла царицу Савскую фантазия Антония у Флобера. Но «ее унизанные кольцами руки заканчиваются такими острыми ногтями, что они похожи на иглы». Это напоминает нам об убивающей мужчин Лилит из еврейской легенды, у которой были вместо рук когти.

Но это еще не все: «Ее глаза обведены черной краской. На левой щеке у нее родимое пятно, и дышит она с полуоткрытым ртом, как будто ее стесняет корсаж». Родимое пятно тоже уже было, оно появляется в стихах персидского поэта Хафиза, а о ее «подобных звездам глазах» сообщает в 12 в. Гонорий. Но у Флобера все эти давно известные черты однозначно связаны с эротикой.

«Синтезированный» вамп — это определение наилучшим образом характеризует царицу. В конечном итоге она синтезирована во многих отношениях, т. к. разом собирает в себе все известные черты. Но, с другой стороны, не следует забывать, что эти черты утрируются в потоке разыгравшейся фантазии. Какой бы нереальной ни казалась царица Савская, к отшельнику она подходит так близко, как никакой другой искуситель. «Она дергает его за бороду, тянет за рукава, берет в свои ладони его лицо, требовательно поднимает руки». Она хочет стать для него всем, дать ему все земные сокровища. Среди них есть и стеклянный дворец, о котором мы уже знаем. Но все это не действует, поэтому ей ничего не остается другого, кроме как предложить себя, но странным, неестественным образом. Пусть Антоний смотрит ей в глаза, чтобы она стала такой, как он хочет, скорее плодом его воображения, чем живым существом.

«Возжелай всех, кого ты когда-либо встречал, от поющей уличной девки под фонарем до патрицианки, бросающей розы из своих носилок, возжелай все формы, все образы! Я — не женщина, я — мир. Стоит только упасть моим одеждам, и ты обнаружишь тайны моего тела».

Но Антоний не сдается, и царица улетучивается «с судорожными, прерывистыми рыданиями, которые звучат, как вздох или язвительный смех…»

А как же иначе: женщина, которая является миром, теряет себя как личность. Возлюбленная, желающая стать для возлюбленного всем, растворяется, превращаясь в ничто. Царица Савская, химера, которая хочет быть настоящей, может только уничтожить себя.

Противоречивый, реально-нереальный характер, который увидел зачарованный Антоний, нашел конгениального художника-иллюстратора. В 1888 г. Одилон Редон создал одну из своих самых зловещих литографий. Тонко очерченное лицо, обрамленное мастерски выписанными локонами, бездонные темные глаза — вот какой для него была царица Савская. Но рядом с ней спускается жуткое чудовище, демоническая птица с человеческим лицом, страшная и трудно определимая на вид — это то, во что превратился так хорошо нам знакомый удод Худ-худ. У Флобера царица подзывает его пронзительным свистом как «гонца своего сердца». Теперь он здесь, в полете, готовый опуститься на царицу. Вряд ли более таинственно был изображен загадочный контраст жуткого уродства и изящнейшего облика: глубокий символ необузданной фантазии, материальное воплощение которой было столь же притягательным, сколь и отталкивающим.

Эта крайне «черная» романтизация царицы Савской требовала прямо противоположного образа. Совсем иная царица встречает нас у французского поэта Жерара де Нерва ля. Как и Флобер, он многое почерпнул из популярного тогда справочника ученого Эрбло «Восточная библиотека». К тому же сам Нерваль владел древнееврейским и арабским языками, занимался тайнами Каббалы и совершил много научных путешествий на Восток.

Во 2-м томе его «Путешествия на Восток» есть «История царицы Востока», она содержит богатейший фактический материал и размышления, которые были результатом его религиозных и фольклорных исследований. Но автор приводит и совершенно новую легенду, в которой царица Савская кокетливо ставит Соломона на место.