Андрей Ерёмин - Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков

Что же касается реформ, отец Александр считал, что дело это требует тщательного рассмотрения, огромной работы, долгого времени. «Предстоит упорная работа, глубокое изучение и неустанное вхождение во внутреннюю жизнь всего христианского наследия в целом… Сокровищница христианской мысли неисчерпаема. Только перечень имён может занять несколько страниц» [53] Мень А. Письмо к о. Сергию Желудкову. — В сб.: «Христианос», Рига, 1995, № 4, с. 160. .

Сегодня остаётся вникать в то, что есть, вживаться в существующее богослужение. Батюшка считал, что судить о том, что в традиции вечно, а что должно со временем отпасть, может только тот, кто этой традиционной формой по–настоящему проникся. И нельзя отдавать власть принимать скороспелые решения о реформах неофитам.

Тем же, кого раздражает невнятица переводов на русский язык, он рекомендовал заняться сначала «кабинетной» реформой церковнославянского языка, приближая его к русскому. «Переводы, развитие вкуса к иконе и пению, поиски новых богословских форм изложения веры, — говорил он, — вот задачи, которые стоят перед нами. Их хватит на несколько поколений. Легче критиковать, чем делать».

Несмотря на всю новизну своих взглядов, сам батюшка легко существовал в системе имеющегося порядка богослужения, чувствовал глубину и красоту церковнославянского языка, приводил цитаты на нём очень естественно и к месту.

Отец Александр говорил: «…мы не должны смотреть на эти формы, которые нас не устраивают, которые нам кажутся устаревшими, как на нечто дегенеративное или пережиток минувших веков, они на самом деле есть также влияние определённых этнопсихологических типов, которые попущены Богом».

И все‑таки, для того, чтобы православное богослужение стало более понятным и отвечало ритмам нашего времени, оно нуждается в обновлении. Современный человек тяготеет к ясности, целенаправленности, простоте и лаконичности.

Хотя личность отца Александра и выделялась на клерикальном фоне советской эпохи, церковным диссидентом он никогда не являлся. У батюшки всегда было столько работы, непосредственно связанной с его пастырским служением, столько совершенно легальных дел, такое количество творческих планов, что на какую‑то маргинальную деятельность у него просто не было ни сил, ни времени, ни желания.

И кроме того, отец Александр не представлял себе Церковь вне епископского руководства. Он был совершенно очевидным сторонником централизованной Церкви, находящейся в единстве со своим архиереем.

Отец Александр считал, что уже на рубеже двух первых столетий нашей эры стала понятна важность сохранения централизованной церковной власти, которая ограждала бы Церковь от заблуждений. Именно нарушение централизации открывает путь для раскольников, сектантов и лжеучителей.

Это его убеждение не могло поколебать даже то, что многие епископы оказались недостойными свидетелями в советское время. «Всегда, во все времена, — замечал он, — были плохие епископы и священники, но Церковь стоит. Я лично являюсь сторонником строгой, совершенно организованной и централизованной иерархии. Ибо всякий живой организм «монистичен» и структурен. Он сложен, ибо совершенен, он имеет главу, ибо един. Многие беды происходят оттого, что он ещё недостаточно един. Именно поэтому борьба за единение христиан — важнейшая наша задача».

Для отца Александра церковное послушание по иерархии — одно из важнейших скрепляющих Церковь устроений. Он как‑то сказал, что церковные расколы, которыми так богата история Восточной Церкви, есть результат слабого, неразвитого, недопонятого церковного послушания и что он сам, стремясь к межцерковному диалогу, старается принципиально придерживаться церковного соподчинения.

Тех же, кто поступал в этой области по–своему (например, переходили, чуть только им что‑то не нравилось, к католикам или протестантам), батюшка считал психологически более далёкими от церковного единства, чем он сам, остающийся верным сыном Православной Церкви.

«Христианство не идеология, — говорил отец Александр, — а бытие, жизнь, организм. А организму присуща структура. Только в структурно сложном единстве Церковь будет в состоянии выполнять свою задачу — готовить человечество к будущему, к Царству Божию».

Благословение епископа отец Александр рассматривал как таинство, как то, что необходимо для начала всякого серьёзного дела. Вне этого он не мыслил священнического служения. Хотя епископы в советское время и сами жили в страхе и зависимости, тем не менее я никогда не слышал от отца Александра ни одного осуждающего слова в адрес не то что своего правящего, но даже других архиереев. «Начальствующего в народе твоём не злословь» — эти слова апостола Павла выражали для него не позицию конформизма, а задачу жить по Евангелию (Деян 23.5).

Безупречная служба отца Александра не раз поощрялась церковными наградами, а в конце 80–х гг. он даже получил от митрополита митру — высшее признание в Православной Церкви, которое только может заслужить священник.

И все‑таки отец Александр жил и трудился в то время, когда Церковь была просто закабалена атеистической властью и епископат по большей части был несвободен в своих решениях. И хотя батюшка всегда был за послушание епископу как духовному руководителю, он оговаривался, что в некоторых особых исторических ситуациях (как было в древние времена) епископ может быть зависим от власти и высказывать мнения, неподобающие служителю Церкви. В этих случаях отец Александр говорил, что нам надлежит слушаться Бога более, чем человека (тому же учили Отцы Церкви, например, Симеон Новый Богослов). Таким образом, христианам надо почаще думать и выбирать самим.

Но не только епископы находились под неусыпным контролем властей. Партийные чиновники и органы КГБ длительное время проводили настоящую селекцию по отбраковке сколько‑нибудь способных и мыслящих священников, оставляя на приходах далеко не лучших. За несколько дней до гибели отец Александр, вспоминая об этом, говорил о современном положении в Православной Церкви: «…сохранились, выжили и размножились самые правые, самые консервативные. Их любили чиновники, их любил КГБ… В 60–х годах среди духовенства были люди свободные, передовые. Их оттеснили. Епископы были консервативны. Сейчас среди епископов есть уже более открытые, а среди рядового духовенства больше консерваторов… тенденция охранительства, то есть консерватизма, всюду господствует. Более того, либералы её побаиваются» [54] Последнее интервью Александра Меня. В сб.: «Культура и духовное восхождение», М., 1992, с. 446. . Поэтому мы не должны удивляться, что в наше время так много священников ратуют за превращение Церкви в заповедник, «осколок седой старины». Но «желаем ли мы православной свободы или православной по имени, а по существу не православной инквизиции?» — спрашивал Г. Федотов в 30–е годы. Этот вопрос на повестке дня и сегодня. И Г. Федотов, и отец Александр занимали центральную позицию; они выступали за святость Церкви и одновременно за свободную, православную мысль.