Николай Любимов - Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 2

……………………………………………………………………………………..

– Я прошу суд зафиксировать мое заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным по всем тягчайшим обвинениям, предъявленным лично ко мне, и признаю себя полностью ответственным за совершенные мною измену и предательство.

Чистая работа…

На том же заседании Алексей Иванович Рыков признался не только в том, что он «боролся… главным образом против политики партии в отношении к крестьянству», но и в том, что его блок «поставил своей задачей насильственное свержение советского строя путем измены и путем соглашения с фашистскими силами за границей».

Вышинский. На каких условиях?

Рыков. На условиях расчленения СССР, отторжения национальных республик.

В уголовный роман вплетаются все новые и новые сюжетные мотивы. Крестинский понесся вскачь. На вечернем заседании 4 марта он докладывает о том, что связь его и Троцкого с германским рейхсвером завязалась еще в 21-м году.

Сам собой напрашивается вопрос: что же, эти люди сидели по царским тюрьмам и томились в ссылке с мечтою о том, что едва они захватят власть, как тотчас примутся распродавать Россию иностранным державам? И куда же смотрел Ленин? Из кого же состояла верхушка его партии? Как же он, при всей своей «гениальности», дал себя окружить шпионами, террористами и диверсантами? А может, он и сам затеял Октябрьский переворот ради того, чтобы расчленить Россию?

Крестинский валит на мертвых: говорит о связи блока с «группой Тухачевского»; заодно приплетает и Рудзутака.

Теперь, когда «группа Тухачевского» реабилитирована, когда в честь «маршала Тухачевского» переименованы улицы, малый ребенок поймет, что все процессы тех лет – небылицы, представленные в лицах.

Смелее всех держится Николай Иванович Бухарин. Видимо, главным образом, из-за него, из-за его мужества так долго – около года – готовили этот спектакль.

На обработку Радека и Пятакова понадобилось вдвое меньше времени.

Даже если не знать бухаринского более или менее здравого и гуманного взгляда на крестьянский вопрос, даже если не вспомнить, что в 36-м году ни он, ни Рыков ради спасения своей шкуры не написали в газетах ни единого слова, чернящего их бывших товарищей по партии – Каменева и Зиновьева, нельзя не проникнуться к Бухарину состраданием. А ведь на него особенно лихо наскакивает Вышинский.

Вечернее заседание 5 марта.

На вопрос Вышинского о том, в чем заключалась связь Бухарина с австрийской полицией, Бухарин ответил так:

– Связь с австрийской полицией заключалась в том, что я сидел в крепости в Австрии.

И добавил:

– Я сидел в шведской тюрьме, дважды сидел в российской тюрьме, в германской тюрьме.

7 марта на вопрос Вышинского:

– …не угодно ли вам признаться перед советским судом, какой разведкой вы были завербованы – английской, германской или японской?

Бухарин ответил:

– Никакой.

Так перед советским судом не держался ни один участник «блоков».

Нет, не по нотам разыгрывается процесс. Неожиданно портит музыку доктор Казаков – пытается отрицать, что он умерщвлял Менжинского.

Вышинский не находит ничего лучшего, как попросить суд прервать заседание.

В уголовный роман вводятся эпизодические лица: находящийся в заключении свидетель против Бухарина эсер Камков; оглашаются заключения медиков, утверждающих, что Казаков своими «лизатами» мог отравить Менжинского.

Вышинский ни с кем из подсудимых не разговаривал в таком хамско-издевательском тоне, как с Бухариным. Он бросает ему: «…ваш дружок Рыков», Бухарин говорит о реставрации капитализма в России; Вышинский ввертывает: да, да, мол, расскажите, расскажите, это же ваша специальность. Бухарин ссылается на «Логику» Гегеля. Вышинский просит суд разъяснить Бухарину, что он не философ, а преступник.

Вышинский пышет злобой на Бухарина. Это отзвук Сталина, особенно люто ненавидевшего Бухарина, и это злоба самого Вышинского, который, как и Сталин, кусал себе локти оттого, что в 36-м году Бухарин сорвался с крючка, и которому теперь Бухарин нет-нет да и путает карты.

Им обоим нужно втоптать Бухарина в грязь как можно глубже. Многие еще помнят, что Ленин в «Письме к съезду» (1922 год) назвал Бухарина «ценнейшим и крупнейшим теоретиком партии», «любимцем всей партии». Многим еще памятно, что на XIV партсъезде (1925 год) Орджоникидзе, вызвав продолжительные аплодисменты сказал: «Бухарин один из лучших теоретиков, наш дорогой Бухарчик, мы все его любим и будем поддерживать». Многим еще памятно, что не кто иной, как Сталин, на том же съезде в заключительном слове сказал: «Чего, собственно, хотят от Бухарина? Они требуют крови тов. Бухарина. Именно этого требует тов. Зиновьев, заостряя вопрос… на Бухарине. Крови Бухарина требуете? Не дадим вам его крови, так и знайте». (Аплодисменты, крики: «Правильно!») Многим еще памятно, что не кто иной, как Сталин, на XV партконференции (1926 год) крикнул с места во время речи Бухарина, атаковавшего оппозиционеров: «Здорово, Бухарин, здорово. Не говорит» а режет». Вот почему надо во что бы то ни стало изобразить теперь Бухарина и шпионом, и убийцей Горького, и соучастником покушения на убийство Ленина, связанным в свое время с Каплан.

В обвинительной речи Вышинский называет Бухарина «проклятой помесью лисы и свиньи…» Он так зол, что ему бы только обругать. Об остроумии и меткости он не заботится. И он не может отказать себе в удовольствии лишний раз напомнить подсудимым, что их ожидает казнь:

– Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом…

А Бухарин в последнем слове снова отрицает свое участие в шпионаже.

– Какие доказательства? – спрашивает он. – Показания Ша-ранговича, о существовании которого я не слыхал до обвинительного заключения.

И далее:

– Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и Максима Пешкова.

И даже гораздо более слабый Рыков находит в себе силы, воспользовавшись предоставленным ему последним словом, не только не отречься от Бухарина, – напротив, подтвердить, что это близкий ему человек.

И еще Рыков сказал не обинуясь:

– …государственным обвинителем выдвинуто против меня обвинение… которое признать не могу. Это обвинение в вынесении решения или в даче директивы убийства Кирова, Менжинского, Горького, Пешкова.

…………………………………………………………………………………..

Я, во всяком случае, отрицаю свою виновность в участии в этих пяти убийствах.

Подсудимые осмелились публично хоть в чем-то не признаться! Мы таких последних слов давненько не слыхивали – с 28-го года, со времен «шахтинского» процесса.

И за всю историю советского суда ни один защитник с такой скорбью не говорил о своих подзащитных, с таким уважением – к их прежней деятельности, так не молил сохранить им жизнь, как Николай Васильевич Коммодов, защищавший Плетнева и Казакова. Сквозь ненависть к Ягода для внимательного взора проступала затаенная ненависть Коммодова к НКВД и к тому строю, который это учреждение породил.