Аркадий Сахнин - Не поле перейти

Спустя несколько минут с площади вбежала женщина, крича:

- Скорее, товарищ милиционер, скорее, там драка.

- Подерутся и перестанут, - отшутился Володя.

Но с криками "Милиция!" вбежали еще двое. Доносилась и ругань дерущихся. Возле Володи стала собираться недовольная толпа, и он решительно потребовал:

- Пройдите, граждане.

И тут же услышал:

- У-у, дармоед. Вон шею какую наел!

Группа здоровых парней, пройдя мимо дерущихся, ввалилась в метро. Один из них, с бородкой, нагло глядя в лицо Володе, весело продекламировал: "Моя милиция меня бережет". Вся компания громко расхохоталась.

И тут вплотную к нему подошел Академик.

- Что же вы стоите, молодой человек? - сказал он сурово.

- Не могу я уйти с поста, - взмолился Володя.

Эти слова вызвали негодование окружающих. Раздались крики:

- Какой же здесь пост!

- Чего тут охранять!

- На зтом посту инвалиду стоять, а не такому детине!

Посыпались оскорбления. Володя все сносил молча, смотрел на эскалатор. Но когда человеку не везет, то уж во всем. Он услышал негодующий голос:

- Как же вам не стыдно!

Перед ним стояла Верочка.

- Пройдите, гражданка! - впервые за годы службы резко повысил он тон.

Как ему хотелось, чтобы в эту минуту появился преступник. Чтобы прошел здесь, через его эскалатор, чтобы увидели люди, чтобы оправдаться перед ними.

И пусть Верочка видит, пусть стоит Академик, пусть посмотрят, как он обезоружит и скрутит этого гада, этого паразита, эту сволочь.

Но ему сообщили: преступник задержан. И драка уже кончилась, и люди разошлись.

На следующий день Академик взглянул на Володю и быстро отвел глаза. А Верочка не отвела своих красивых глаз, но в них было презрение. Недружелюбно, неприязненно посмотрели на него еще несколько человек, которые видели вчерашнюю сцену.

Возвращаясь с работы, Верочка опять посмотрела на него, и это был такой же взгляд, как утром. Володя не отвернулся. Отвернуться - значит признать свою вину, хотя ее нет.

Раньше он открыто и радостно смотрел на людей.

Теперь это было трудно. Ему все время мерещились неприязненные взгляды. По всему поведению Академика Володя понял, что тот презирает его. А главное - Верочка. Она ни разу не прошла мимо, чтобы молча, но жестоко не унизить его. Объяснить бы ей, рассказать все. Но он не имеет права.

У Володи была большая выдержка. Только выдержка спасла его, когда однажды стропа перехлестнула купол парашюта и он камнем полетел вниз. Его железная выдержка помогала по многу часов изо дня в день, из года в год выносить раскаленную атмосферу доменных печей. У него хватало воли после работы каждый день сидеть над учебниками до глубокой ночи, чтобы не получить оценки ниже пятерки.

Но вынести неприязнь людей, людей, которых он любит, во имя которых и стоит здесь, а если надо, то для их благополучия не задумываясь будет рисковать жизнью, такой выдержки у него не хватило.

Он пошел к начальнику и попросил перевести его на другой пост.

- Почему? - спросил тот.

- Особых причин нет.

- Так зачем же переходить?

- Товарищ начальник, - убежденно сказал Володя. - Я ни в чем не провинился, никаких проступков не совершил. Служу честно. Но, поверьте, стоять на этом посту больше не могу.

Володю перевели на другой пост.

С тех пор прошло несколько лет. Как-то он вспомнил о Верочке и решил: если случайно встретит, объяснит ей, что произошло. Пусть не со всеми подробностями, но все-таки объяснит.

И вот перед ним Верочка. Она тоже смущена и удивленно смотрит на его гражданский костюм. Но ведь у него ни одной лишней секунды.

Он бросился к машине и рванул ее с бешеной скоростью. На всех перекрестках без задержек давали зеленый свет. Через четыре минуты он затормозил на углу близ булочной.

- Все еще разговаривает, - подошел к нему милиционер.

Чельцов направился к телефонной будке.

Через два дня Сашка Лапшов был схвачен у выхода из Дома актера.

Когда пришли за Женькой, он спал тяжелым сном.

На стуле у кровати лежал шприц и пузырек от морфия.

У Игоря Дестгкова шла пьянка. Работники милиции бэсш"мно проникли в коридор и неожиданно для всей компании оказались в комнате. Десятков не успел схватиться за револьвер, как его скрутил Чельцов.

С делом вооруженной банды Десяткова и их разнообразным оружием я знакомился в рабочей комнате Чельцова. Здесь созданы все условия, чтобы спокойно работать. Дома у него тоже хорошо. Он живет в общежитии милиции Там всегда тихо, потому что все учатся. Если возникает шум, то только ночью, но и то на короткое время, когда кого-нибудь поднимают по боевой тревоге. В такие минуты просыпается вся комната, потому что спят люди настороженно, чутко. Но оружие и одежда у каждого заранее приготовлены, а собираться в одну минуту уже все давно привыкли.

Умчится в ночь вызванный, а остальные снова спят.

1962 год

СЕДЫЕ ВОЛОСЫ

Течет эскалатор с людьми в метро "Маяковская".

Среди шляп, кепок, беретов - седые волосы. Короткие, красиво уложенные волнами. Только одна темная прядь, будто брошенная художником.

Раскрываю "Вечерку". Что-то мешает читать. Чтото тревожное. Машинально оборачиваюсь. Женщина с седой прической уже далеко внизу. А мой эскалатор идет вверх. Чуть виден ее профиль. Потом его заслоняет чья-то спина.

Я знаю эту женщину. Я очень хорошо ее знаю. Мне обязательно надо с ней встретиться. Вот только бы вспомнить, кто она. Или хоть бы понять, зачем надо встретиться.

Все смешалось. Только одна отчетливая мысль:

догнать во что бы то ни стало.

Медленно тащится эскалатор. Наконец, площадка Заталкиваю в автомат пятак. Под сводами будто эхо:

"Гражданин! Бежать по эскалатору запрещено". Это мне. И как подтверждение: "Гражданин, это к вам относится!" Смотрят люди. Замедляю шаг.

Слева мелькнули красные огоньки удаляющегося последнего вагона. В поезде справа захлопнулись двери, сейчас тронется. Иду по платформе. Мне не хватило минуты. Одной минуты. Спустись я чуть раньше, нашел бы ее обязательно. А теперь поздно. И все-таки смотрю в ярко освещенные окна. Поезд набирает скорость...

Я увидел ее. Она стояла у двери, лицом ко мне. Седые волосы и черная прядь. Красивые серо-голубые глаза. И я вспомнил. Все, что было двадцать пять лет назад...

Начфин Иван Зорин объявил себя начальником погранзаставы. Никто его на эту должность не назначал, и он не стал спрашивать, согласны ли офицеры и солдаты, чтобы ими командовал начфин, а просто приказал беспрекословно подчиняться ему, поскольку нет времени входить в объяснения. В бинокль люди видели, какая тьма танков идет на них, и понимали, что скоро от заставы ничего не останется.

Только один Зорин не хотел этого понять. Он приксзал убрать в помещение тело убитого осколком начальника заставы и носился по всему участку, указывая, кому где занимать оборону.