Максим Чертанов - Дарвин

Первые студенческие каникулы: пешеходная прогулка с однокурсниками по Уэльсу, там встретились с Каролиной и продолжили путешествие верхом. Чарлз прочел книгу по орнитологии Гилберта Уайта, священника и натуралиста (в тогдашней Англии каждый второй сельский пастор увлекался наукой), заинтересовался. Жуки, минералы, птицы: ясно, что все его интересы — в области естествознания. Но естественных наук в современном виде не существовало; изучение природы было преимущественно уделом любителей. Он решил, что будет любителем. Деньги? Папа даст…

Но сказать отцу, что бросит учебу, он не решился. 6 ноября вернулся в Эдинбург (один: Эразм перевелся обратно в Кембридж), оплатил курсы «Практическая медицина» и «Акушерство», лекциями пренебрегал, зато ходил в музей естествознания и на заседания Королевского общества. Завел друзей, серьезных, старше себя, интересовавшихся естествознанием, все они — У. Эйнсуорт, Д. Колдстрим и У. Эрдинг — потом преуспеют в науке. Эйнсуорт посещал курс геологии, Чарлз тоже пошел: он подхватывал увлечения каждого встречного. Но нашел геологию «самой скучной наукой в мире» и решил «никогда, пока я буду жив, не читать книг по геологии и не заниматься ею». Если бы кто-то сказал ему, что он сделает в геологию значительный вклад, он бы не поверил. Пока количество наук, которыми он хотел «никогда не заниматься», все увеличивалось.

Того, чем он заниматься хотел, в колледже не преподавали, но он находил способы. Познакомился с хранителем музея естествознания, орнитологом Макджиливреем, ходил на лекции американского птицеведа Одюбона. 28 ноября по рекомендации Колдстрима был принят в Плиниевское общество — студенческий научный кружок. Управляли им старшекурсники, секретарем и фактическим руководителем был 34-летний профессор анатомии Роберт Грант. Делали доклады, обсуждали их; видимо, студент Дарвин произвел неплохое впечатление, так как уже через неделю его кооптировали в совет общества. За год он посетил 18 заседаний из 19, наслушался радикалов: студент Браун разнес официальную психологию, которую представлял Чарлз Белл, полагавший, что Господь сотворил мышцы нашего лица так, чтобы нам было удобно его славить, студент Грег утверждал, что животные мыслят. Дарвина все это не впечатлило, его взгляды не выходили из установленных рамок. Главное, что его привлекало в обществе, — профессор Грант. Тот изучал беспозвоночных (мягкие зверьки, обитающие преимущественно в воде: моллюски, губки, медузы и тому подобное) и считал их нашими предками. Единственный британец, всерьез исповедовавший эволюционистские взгляды, он был последователем Ламарка и Сент-Илера: у живых существ, начиная с гипотетических «монад», есть «тенденция» меняться под действием среды. Он читал «Зоономию» Эразма Дарвина и, возможно, поэтому заинтересовался его внуком.

Внук, к которому мгновенно приставала любая научная «зараза», увлекся беспозвоночными. Человеку, далекому от биологии, возня с мелкими скользкими животными кажется скучной и противной. Да, большинство их довольно страхолюдны (и мы им не кажемся красавцами), но иные прекрасны и из них состоят сады, колышущиеся под морской водой: сразу не поймешь, зверь перед нами или цветок. Грант брал Чарлза и Колдстрима гулять на морское побережье: собирали в лужах моллюсков, учились их препарировать. Ружье Чарлз забросил, купил микроскоп, улова из луж ему было мало, он напрашивался к рыбакам на лов устриц (легко, без стеснения подходил к незнакомым). В анатомировании он, по собственным словам, не преуспевал (если ему верить, он отродясь ни в чем не преуспевал). Но был наблюдателен и весной 1827 года, в 19 лет, умудрился сделать два открытия.

Первый объект — мшанка: состоящая из множества мшанок колония похожа на коврик, и его иногда помещают в аквариумы. Но она не растение, а животное: со щупальцами, ртом и прочими причиндалами. Чарлз препарировал мшанку Flustra и обнаружил, что у ее яиц есть ножки и они ходят, — значит, это не яйца, а личинки. Второе животное менее симпатично — хоботная пиявка, толстый червяк с глазами, разбросанными под кожей, присасывающийся к жертве хоботком. Тут все наоборот: Чарлз установил, что шарики, которые считали ростками водорослей, на самом деле яйца этой злой пиявки.

24 марта на заседании Вернеровского общества (кружок для профессуры, студенты допускались по приглашениям, Грант пригласил Чарлза) Грант рассказал о пиявке, 27-го Чарлз сам доложил оба открытия на Плиниевском. Далее произошло нечто неясное, возможно, конфликт между профессором и студентом, или студент что-то не так понял: в старости Дарвин говорил дочери, что Грант якобы посоветовал «не вторгаться на его территорию». Как бы то ни было, Грант уезжал работать в Лондонский университет, а без него и без возможности бывать в Вернеровском обществе Чарлзу в Эдинбурге делать было нечего. Бросив учебу, в апреле он вернулся домой. Сестры уже подготовили отца, большой грозы не было. Роберт предложил сыну карьеру священника. Сам он, формально принадлежа к англиканской церкви, был неверующим, но это ничего не значило: работа приличная и непыльная. Сын отвечал, что идея ему нравится, но он не знает, какую религию выбрать.

Крестили его по англиканскому обряду, но Веджвуды были унитарианцами, и Сюзанна водила в унитарианскую церковь старших детей, а после ее смерти старшие водили младших. Уехав из дома, Чарлз вновь ходил в англиканскую церковь (а Эразм перестал ходить вообще). Различия между этими ветвями протестантства велики: англиканство близко католичеству с его догматами и обрядами, унитарианство, следуя идеям ранних христиан, стремится к простоте. В политике англиканцы — консерваторы, унитарианцы — либералы, но либерал Роберт Дарвин числился англиканцем, возможно, потому, что для врача это считалось приличнее. Чарлз прочел несколько богословских книг и «так как у меня не было в то время ни малейшего сомнения в буквальной истинности каждого слова Библии, убедил себя, что наше вероучение приемлемо». (Он вспоминал, как уже в старости «получил письмо от секретарей одного психологического общества, в котором они просили прислать мою фотографию, а спустя некоторое время получил протокол заседания, на котором, видимо, предметом публичного обсуждения была форма моей головы, и один из выступавших заявил, что шишка благоговения развита у меня настолько сильно, что ее хватило бы на добрый десяток священников».)

Развлечься напоследок: в мае поездка по Шотландии, затем с Каролиной в Лондон, в июне в Париж с дядей Джосом и кузенами. Начало осени — в Мэре, там Чарлз встретил третьего (после дяди Джоса и Гранта) человека, который сказал, что из него может выйти толк, — историка Джеймса Макинтоша. «Этим отзывом я обязан, должно быть, главным образом тому, что он заметил, с каким интересом я вслушиваюсь в каждое его слово, — а я был невежествен, как поросенок, в вопросах истории, политики и морали, которых он касался». Потом гостил в Вудхаузе, имении дарвиновских соседей Оуэнов, у хозяина были две красивые дочери, в младшую Чарлз влюбился. Фанни Оуэн — отчаянная, ловкая, лазила по деревьям, как мальчишка, стреляла метко, правое плечо — сплошной синяк от приклада, но она даже не морщилась. О браке конкретно не говорилось, но вроде бы Фанни была не против. Вернувшись домой, Чарлз сказал отцу, что согласен стать священником. Выбрали колледж Христа, который окончил Эразм, а теперь там учился кузен и ровесник Чарлза, Уильям Дарвин-Фокс. Загвоздка одна: надо сдавать греческий, его Чарлз не знал, наняли репетитора и отложили поступление до зимы.