Феликс Медведев - Сильные женщины. Их боялись мужчины

Коренная москвичка, она любила столицу как великая ее дочь. Жила она в старинном уголочке Москвы, в районе Трехпрудного, но всегда с трепетом вспоминала Столешников переулок поры своей юности: «Это был аристократический район. По Столешникову неспешно прогуливались красивые дамы в роскошных туалетах и пахнувшие духами. Здесь было много магазинов: ювелирный — Прокопенко, музыкальный — Прозоровского, магазинчик Хаммера, где продавались карандаши. А из соблазнительной кондитерской каждые 10 минут выходил разносчик с полным подносом разнообразных пирожков и пирожных. Особенно я любила воздушный эклер с заварным кремом. А еще Москва славилась лихачами-извозчиками. Я уже была известной, и, когда выходила из дома, ко мне подъезжал извозчик, предлагая свои услуги: «Садись, Изабелла, эх прокачу! С твоей легкой руки, я знаю, у меня весь день будут клиенты».

Последние десятилетия она жила одна в старой квартире и ее быт скрашивали иногородние студентки, которым она давала крышу, и Изабелла Юрьева жаловалась: «Воруют, берут последнее, а куда мне деваться?»

О красавице певице до конца своих дней помнили влюбленные в нее ухажеры, поклонники ее непревзойденного дара, которые повторяли перед аудиторией знаменитейшие романсы Изабеллы Юрьевой: «Только раз бывают в жизни встречи», «Саша», «Счастливая ночь», любители цыганского романса. А вот чиновники всегда оставались Иванами, не помнящими родства. Когда перед 100-летием певицы я хотел встретиться с нею, то ни в одном культурном ведомстве Москвы не могли найти ее телефона. Ее имя не числилось даже в картотеках Министерства культуры. Но в сердцах миллионов «рядовых» поклонников ее творчества она останется навсегда. Подвиг ее жизни и таланта — в золотых скрижалях русской культуры.

2005

Галина Вишневская там и здесь

Один из престижных районов Парижа. Улица Жоржа Манделл. Высокая металлическая ограда, за которой обитают миллионеры, банкиры, знаменитости. Ворота в дом, где на втором этаже живут Галина Вишневская и Мстислав Ростропович, распахнуты настежь. Ни замков, ни звонков, ни псов на цепи. Консьержки я тоже не обнаружил. «Смелые, однако, люди живут здесь», — подумал я.

— Это Левицкий — «Екатерина Вторая». Это Елизавета, очень известный портрет, может быть, рисовал Антропов. Но под вопросом. Это Петр I Моора, царь позировал художнику. Представляете? Ведь монархов чаще всего рисовали по памяти. Это портрет государя Николая II работы Серова, жаль, что руки как бы не дописаны, но в этой незавершенности своя прелесть. А этот фарфор императорского завода, редкий, в особенности статуэтки. Мебель собиралась по разным странам: Аргентина, США, Англия. В основном на аукционах.

— Какие красивые шторы! — Из Зимнего дворца! Редчайшие! Дорожу ими очень. Раз в три года своими руками стираю, никому не доверяю эту прелесть. Там, наверху, Репин. Это Иванов — этюды к «Явлению Христа народу». Правда, потрясающие?! Это Боровиковский, женский портрет, рядом мадам Бестужева. А это, взгляните, Алексеев. Ну, Венецианова вы, конечно, узнали. Это…

Это ее русский дом, здесь все из России. Когда Брежнев лишил гражданства знаменитых музыкантов, они стали искать постоянный приют. До этого ничего не покупали, жилье снимали.

— А это «палех» заказной?

— Да, сделано еще в России. Подарок Славы. Я — в разных ролях. Художнику дали мои фотографии, имени моего не сказали, чтобы не портить ему карьеры. Как нас тогда называли в газетах: «идейные перерожденцы», антисоветчики, предатели родины?.. О лишении нас гражданства мы узнали в Париже, сидя у телевизора. Шаляпина, кстати, о подобной новости предварительно известили.

Чувство, которое я испытала в тот день, это чувство унижения, глубочайшего оскорбления человеческого достоинства. Люди, стоявшие тогда у власти, позволившие себе так поступить с нами, были просто аморальны, ничтожны, нравственно ущербны. Родину дает нам Бог, мы принадлежим к русской культуре, мы русские люди по крови, по традициям, истории. Мы принадлежим народу, так же, как народ принадлежит нам. Отнять все это или подарить — просто невозможно. Но вы знаете, я не испытала ощущения, что у меня отняли родину. Это ощущение не пришло ко мне и позднее. Но вот то, что меня человечески унизили, это незабываемо, непростительно. Поэтому поехать в Россию после того, как тебя вытолкнули из дома, да еще и плюнули вслед, и с большим удовольствием не однажды плевали, я не считаю для себя возможным.

Но, знаете, моя душа во мне. Свой народ я люблю, никогда от него не отрекалась и не отрекусь. Несмотря на то, что со мной так подло поступили, я была русская, русской и останусь. Да я и не хочу быть другой, я горжусь тем, что принадлежу к великому народу, с этим чувством жила, с этим чувством и буду жить столько, сколько угодно Богу…

Мне захотелось встретиться с Галиной Павловной Вишневской после того, как уже в Париже я прочитал ее книгу «Галина. История жизни». Начал читать и всю ночь напролет не сомкнул глаз, не мог отложить ее в сторону. Эта книга — одно из самых впечатляющих свидетельств современника о нашем времени. Рассказанная просто, безыскусно, искренне, честно, история жизни и творчества выдающейся певицы современности потрясает. Прочитав книгу, я пришел к Галине Вишневской уже не только как к великой актрисе, а как к человеку уникальной трагической судьбы…

— Мне давно хотелось рассказать о том, что произошло со мной, о моей жизни. И вдруг как-то разом, было это году в восьмидесятом, стали все говорить: «Ты должна написать книгу. В твоей жизни столько интересного!» И я решилась: найду-ка я человека, который написал бы книгу за меня. От моего имени. Мне и в голову не приходило, что сама смогу это сделать. Я писем-то писать не терпела. Договорилась с одной эмигранткой. Но когда она сделала первые страницы, где каждая фраза, сказанная как-то не так, не по-моему, меня безумно раздражала, мы обе поняли, что у нас ничего из совместной работы не получится. Но что же делать с наговоренным уже материалом? Я сидела перед пустым белым листом бумаги и думала. С чего начинать? Как начинать? Ручка словно обжигала. Несколько дней просидела как в забытьи, прежде чем вывела первые строчки. О самом начале: «Яркий солнечный день… Я бегу по зеленому изумрудному лугу — мне неполных четыре года — и с размаха вслед за мальчишками прыгаю с крутого берега в речку… В памяти навсегда остался мутно-зеленый цвет воды, я стою на дне, сжимая и разжимая ладошки вытянутых на поверхность рук, вероятно, чтобы ухватиться за что-то… Мои руки увидели с берега взрослые и вытащили меня. Я, наверное, не успела испугаться, но помню, что отлупила меня мать как следует. А я ревела и не понимала, почему меня ругают, а мальчишек — нет. Почему им можно нырять, а мне нельзя? Как это так — я не умею плавать? Раз они умеют — значит, и я умею! Вероятно, тогда я впервые пыталась отстаивать свое человеческое достоинство и право на свободу действий… И пошло, и пошло… Первой читательницей стала Таня Максимова, моя подруга, жена писателя Владимира Максимова. Она залпом прочитала от руки написанные страницы. «Только не останавливайся, пиши!» — сказала она уверенно. «А потом, — спрашиваю, — что делать будем?» — «А потом возьмешь машинистку, она тебе все перепечатает, ты пройдешься по тексту и многое увидишь по-другому». Слава о моих литературных опытах еще не знал. Таня не сдержала слова и показала написанное своему мужу. Я сгорала от стыда. И вдруг Владимир Емельянович, прославленный писатель, редактор журнала «Континент», прочитавший горы рукописей, мне звонит: «Начал читать и не мог оторваться…» Эти слова были мне подарком и поддержкой. Так родилась книга.