Александр Колмогоров - Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой

В детстве мальчик никогда не видел моря, но ещё в Подольске, начитавшись морских книг, которые жадно покупал на свои карманные детские деньги у букинистов, платонически в него влюбился. В гимназии мечты о морских путешествиях и приключениях только усилились после чтения романов Жюля Верна, записок капитана Головнина и «Фрегата Паллады» Гончарова.

Посещение С.-Петербургского Морского музея, поездка в Кронштадт, увиденные там корабли побудили в его душе такие фантазии, сопротивляться которым было выше его юных сил. Приняв окончательное решение стать моряком и не желая больше оставаться в корпусе, Дима быстро нашёл повод к действию в виде оскорбительно-грубой выходки по отношению к нелюбимому кадетами преподавателю.

Исключённый из 6-го класса [173] 10.09.1882 г. и выпоротый отцом, будущий «морской волк» с 25-ю рублями в кармане и подушкой в руках был отправлен в Керченские мореходные классы, начальника которых В. М. Адамович хорошо знал ещё по службе в Одессе. Добравшись через Севастополь до Керчи, Митя, благодаря хорошей теоретической подготовке, был принят сразу во 2-й класс. Учился он усердно, удивляя много повидавшего преподавателя — отставного капитана из кантонистов О. П. Крестьянова. «Морская практика» П. А. Федоровича, «Навигация» Н. Н. Зыбина, «Судостроение» К. Ф. Штейнгауза и «История корабля» Н. П. Боголюбова стали его настольными книгами.

Уже в конце октября — первое рабочее плавание (за 20 рублей) Керчь — Ростов-на-Дону и обратно на небольшом колёсном пароходе «Л. Д. Гадд» и первые строки юношеских стихов:

Попробуем представить себе Тюмень начала 1880-х годов глазами 40-летней женщины — выпускницы столичного института. Прожив лучшую половину своей жизни в любимом ею С.-Петербурге и Москве, посетив Женеву, Берлин и Париж, она с тревогой и волнением ждала переезда в глухие места, каковыми всё ещё оставался для европейской России один из самых крупных городов Сибири.

Конечно, она готовилась к встрече с новой для себя жизнью и подолгу расспрашивала мужа о неведомом ей крае и нравах его обитателей. Была загодя просмотрена возможная литература, которую удалось найти об Урале, Тюмени, Тобольске и всей Западной Сибири: о походах князя Ф. Курбского и Ермака за « каменный пояс» ; о тобольском периоде жизни (1653–55 гг.) протопопа Аввакума, который не мог здесь не общаться с дальним её предком — « царского величества московским дворянином » Фёдором Исаковичем Байковым, отправившимся отсюда в июне 1654 года во главе московского посольства в Китай.

Она прочла: «Прогулки вокруг Тобольска в 1830 году» и «Историческое обозрение Сибири» Словцова; «Письма о Сибирской жизни» Семилужинского; «Город Тюмень» Абрамова; «Тобольск в сороковых годах» и повесть «Исчезнувшие люди» Знаменского; рассказы и романы Наумова, Шишкова, Мамина-Сибиряка, Андрея Печерского.

…От Екатеринбурга до Тюмени я ехала в большом широком тарантасе казанской работы (без рессор, на длинных дрожинах). Проезжали через зажиточные сёла. По обе стороны широкого тракта тянулись переселенцы, изредка попадалась целая сеть повозок с солдатами на козлах, бряцали цепи, блестели штыки. И когда умолкал шум и пыль, перестав крутиться, точно с тоской падала на грудь дороги, в душе всё ещё жило тяжёлое впечатление проезда ссыльных, в ушах всё ещё раздавался лязг железа, скрип колёс и обрывки дикого смеха или стона… [174] Из воспоминаний Н. А. Лухмановой в харьковской газете «Южный край» от 2.11.1903 г. .

Надежда Александровна оказалась в Сибири всего на год позже писателя-публициста В. Короленко, но гораздо раньше других её современников — Г. Успенского, А. Чехова, Н. Телешова. Она ещё застала величественную панораму, открывающуюся с высокого берега Туры на два десятка ветряных ( корьерезных) мельниц, неспешно толкущих ивовую кору на лугу при выезде из Заречья. Всё читанное ею и ещё недавно такое далёкое и загадочно-таинственное теперь предстало перед ней наяву во всей достоверности, превзошедшей её ожидания. Как отметила в своём дневнике будущая писательница, «Тёмень Господь послал мне в качестве запоздалой епитимьи, когда-то наложенной на меня Священным Синодом за грехи молодости».

Всё больше и больше убеждалась Надежда Александровна в правильности мнения побывавших здесь до неё путешественников: «…Вся жизнь заметно растущего города носила бросавшийся в глаза староверческий (глухой, домашний) отпечаток.

Усиливал это ощущение даже унылый тёмно-коричневый цвет домов.

Сплошные высокие заборы, утыканные сверху остриями гвоздей, засовы, замки да громадные цепные псы надёжно оберегали владельца от вторжения непрошеного гостя…»

…Заколоченный с обеих сторон и висящий надо рвом Городищенский мост самой безобразной системы. Его план, вероятно, составляла лиса; до того он невыразимо крив, описывает такую дугу, что въезжающая на него лошадь гарцует боком до самого подъёма… [175] Восточное обозрение, № 18, стр. 11, СПб., 1866 г.

Немногочисленные каменные строения смотрелись скорее маленькими крепостями в плотно застроенной деревянной Тюмени. В городе, насчитывавшем около 21 700 жителей, доминировало зловонное, постоянно травящее Туру обильными стоками кожевенное производство. По этой причине на реке не было ни одной общественной купальни. От 6 пристаней с грузооборотом в 12 млн пудов в рейсы по рекам Западной Сибири уходило около 50 судов 18-ти частных пароходных кампаний.

В пяти приходских, уездном, Александровском реальном училищах и женской прогимназии обучалось около 575 подростков, из которых учёбу завершали не более 118! В городе с капиталом Общественного банка в 4 млн рублей с Купеческим и Приказчичьим клубами не было ни одной публичной библиотеки, не издавалось ни одной газеты.

Ежегодно город как узловой пункт на путях в глубинные районы Сибири и Дальнею Востока наводняли полчища ссыльнокаторжных, переселенцев и членов их семей. Большая их часть со вскрытием рек (с конца апреля и до их становления в середине октября) перевозилась пароходами и баржами до Томска и Юрги, но судов катастрофически не хватало. Из-за скученности тысяч людей в летних бараках, антисанитарии, скудности питания, простуд и болезней возникали эпидемии. По улицам бродили голодные, обнищавшие взрослые и дети, просящие подаяний.

Многие, отчаявшись ждать, сбивались в обозы по 50 и более подвод зараз и шли с семьями почтовым трактом сотни вёрст на Омск — Томск — Красноярск. Одновременно в обоих направлениях через город двигались купеческие караваны с сырьём и товарами на известные зимние и летние ярмарки в Ирбит и Нижний, Ишим и Курган. Летом в Тюмени собираюсь до 1000 ямщиков с 5000 лошадьми. На распродажу доставлялось до 50 000 телег!