Сергей Снегов - Книга бытия (с иллюстрациями)

— Холодно стало, — сказала девушка. — Меня зовут Вера. А тебя как?

— Людмила, — храбро соврал я.

— А меня — Сережа! — немедленно откликнулась Людмила.

— Слушай, Люда, мне надо с тобой поговорить, отойдем в сторонку.

Мы выбрались из нагромождения скал. На пригорке высилась кирпичная избушка — недавно возведенная уборная.

— Мне нужно туда, а в темноте я боюсь, — сказала Вера и потянула меня за руку.

Не на шутку смущенный, я стал вырываться.

— Да мне совсем не хочется…

— А ты в запас пойди! До следующей уборной час ходу, — Вера стала еще настойчивей.

— Хорошо, я постою у двери, — сдался я. — А внутрь не хочу.

— В жизни не встречала такой странной девушки, — сердито сказала Вера и исчезла в неосвещенной избушке.

Когда мы вернулись, она возмущенно объявила, что я жуткая трусиха, даже войти в уборную побоялась. Моряк отнесся к этому спокойно: трусость — нормальное женское качество — только льстила его мужской смелости. Людмила неудержимо хохотала. Она то затихала, то снова взрывалась. И даже в городе, уже переодевшись, она останавливалась и снова начинала смеяться, представляя мой непритворный ужас.

Когда мы пришли, она постучала в дверь так неожиданно быстро, что мы не успели поцеловаться. Я расстроился. Она прошептала:

— Не сердитесь, Сереж. Завтра возместим.

На стук выскочила сестра и тревожно спросила:

— Все в порядке, Люся?

Людмила ответила весело и непонятно:

— Калибаны не появлялись. Опасные тени дорогу не пересекали. До завтра, Сереж!

Завтра было последнее наше занятие. Мы по обыкновению провели его одни. Людмила грустно сказала:

— Вот и кончились наши встречи, Сереж. Мы теперь не скоро увидимся. Через месяц-другой вы меня не вспомните. Я поступлю на курсы, вы засядете в университете. Станете важным и толстым — и уже не сможете переодеваться девушкой.

— А почему бы нам не встречаться и дальше? Мы могли бы отлично проводить время и без переодеваний.

Людмила лукаво посмотрела на меня.

— Итак, вы настаиваете на продолжении? И гарантируете, что все будет отлично? Это так серьезно, что я должна посоветоваться с семьей. Папа! Мама! — громко закричала она.

Родители вышли из соседней комнаты, за ними показалась и сестра с ребенком на руках.

— Слушайте все! Сережа только что сделал мне предложение. Нет-нет, не то, что вы подумали, — он на такое никогда не решится. И вы, Сережа, не делайте испуганного лица, я не собираюсь вас ни к чему принуждать. Папа и мама, извещаю: он предлагает мне стать его спутницей на прогулках куда глаза глядят — то есть в никуда. В том числе и на танцульки, хотя сам не танцует, и на пляжи, где уже закончился купальный сезон. В любви он мне не объяснялся. Ну, что — оценим его великодушие? Крихацкий, по-доброму усмехнувшись, покачал головой:

— Сергей, можете не сомневаться: она не только приняла ваше предложение, но и коварно подбила вас его сделать. Советую одуматься, пока не поздно. Ведь она может заставить даже объясниться ей в любви. Всю жизнь провести с такой чертовкой — нет, у меня не хватит решимости вам это посоветовать.

Людмила подвела итог обсуждению:

— Предложение официально принимается. Запланированная внеучебная прогулка в никуда назначается на воскресенье: раньше мое новое бальное платье из Парижа не прибудет.

Первое плановое свидание закончилось первой ссорой.

— К морю не пойдем, — сказала Людмила. — Наши ребята собираются повеселиться в скверике на площади Льва Толстого. Я познакомлю вас с ними, вам они понравятся.

Возможно, если бы она не предупредила, что идет к друзьям и что они мне понравятся, я отнесся бы к ним как к любым случайным прохожим — то есть безразлично. Но я ждал встречи — и она пришлась мне не по душе.

В крохотном скверике собрались человек десять. Все мое детство на Молдаванке прошло в таком окружении — и я его уже не терпел: шумные до крика, развязные, бесцеремонные парни, девушки, всегда веселые, всегда болтливые, во всем поверхностные. Чудаки и чудачки, хохмачи-одиночки и шутники-коллективисты, жлобы с Бугаевки и Пересыпи, красючки из Дюковского сада…

Людмилу встретили радостно — хлопали по плечу, хватали за руки, тянули танцевать. Она со смехом отбивалась и оглядывалась на меня: как я чувствую себя в ее окружении? Я чувствовал себя отвратительно. Эти люди были обычны — а я хотел особенного.

В конце концов именно необычностью Людмила — остроумная без пошлости, резкая без грубости, насмешливая без невоспитанности — меня и привлекла.

Я сел на скамейку подальше от веселящихся. Мне стало обидно.

Она подошла и пристально посмотрела на меня.

— Что с вами? Я встал.

— Людмила, я должен попросить у вас прощения. Мне надо срочно уйти.

— Уйти? Да еще срочно? Вот так запланированная прогулка! Объясните: что случилось?

— Мне очень скучно. Вы оставайтесь, а я ухожу.

Она быстро взяла меня под руку.

— Мы уходим вместе. Проводите меня.

Я иронически поинтересовался:

— Куда прикажете вас проводить?

— Туда, куда сами направитесь, — отрезала она. — И по дороге в это никуда подробно объясните, что вам не понравилось.

Я понял, что придется быть честным.

— Мне не понравилось мое появление в этом скверике. Мне не понравились ваши товарищи. Мне не о чем с ними разговаривать, они скучны. Меня удивляет, что вы своя в этом круге. И возмущает, что вы хотите сделать меня таким же…

Она разозлилась.

— Перестаньте, слушать не хочу! Знайте: я не ищу в вас друга.

— Как это понимать?

— Так и понимайте. Не хочу делать из вас друга. И не буду!

Она сердито замолчала, я тоже. Мы вышли на Раскидайловскую.

— Куда мы идем? — спросила Людмила.

— Вы сами очень точно назвали это место — никуда.

Она осмотрелась. Справа темнел Дюковский сад.

— Оно очень зеленое — это никуда! Давайте отдохнем. Мы вошли в парк и сели на пригорок. Я заговорил о том, о чем молчал всю дорогу.

— Все-таки, Людмила, почему вы не ищете во мне друга? У нее снова было хорошее настроение — и она опять подтрунивала надо мной.

— Неужели не понимаете? Вы недружески обошлись со мной. Я не позволяю своим друзьям хватать и целовать меня, а что сделали вы? Не оправдывайтесь — у вас нет оправданий!

Я был полон достоинства.

— Я и не думаю оправдываться!

— Вот и хорошо. Правда, вы, кажется, одумались и начинаете исправляться. Вчера, например, вы не захотели меня поцеловать.

— Я тут не при чем! Вы слишком быстро постучали в дверь.

— Ах, значит, это моя вина? Тогда это не так непоправимо! — Она повернулась ко мне и вдруг перешла на «ты»: — Сереж, хочу по-серьезному… Если тебе не нравятся мои друзья, я перестану с ними общаться. Тем более что они мне надоели. Мне хватит наших встреч. А тебе хватит?