Михаил Михалков - В лабиринтах смертельного риска

А перед моими глазами всплывал, как из тумана, кировоградский ров смерти и расстрел евреев, который пришлось мне пережить… Я вдруг почувствовал, как от страшного напряжения под фраком взмокла рубашка, и ощутил холодный пот на висках…

— Вы спросите меня, так кто же в этом виноват? Кто же? Кто? — истерически выкрикивал оратор. — Я вам отвечу: виноваты евреи! Несчастные, уставшие от войны народы Европы, Америки и Азии брошены в кровавую битву. Кем? Мировым еврейством! Только великая Германия сможет смыть со всего мира позор еврейского засилья и этим озарить мир, как светоч великого гуманизма! Отмечая юбилейную дату нашего с Венгрией военного союза, я предлагаю поднять бокалы за великого фюрера — Адольфа Гитлера! Хайль!

Зал встал и начал скандировать: «Зиг хайль! Зиг хайль!» Все пили, слышался звон разбитых бокалов, которые бросали на пол немецкие генералы…

Звучали тосты, официанты убирали осколки стекла. В зале царило оживление, звучали одобрительные возгласы.

После ужина гости разделились на маленькие группки, и я в соседнем зале оказался возле одной из них. (Не берусь утверждать, что точно воспроизвожу каждую фразу, произнесенную в том разговоре, но темы, которые затрагивали генералы, постараюсь передать во всей зловещей полноте.)

— Нет, нет, вы заблуждаетесь, генерал! — услышал я. — Мое строгое обращение с пленными всецело оправдано. Когда мои бравые танкисты видят кровь расстрелянных русских, они возбуждаются как голодные псы, и потом отлично орудуют в бою. — Сухое, жесткое лицо генерала-немца заострилось, близко посаженные глаза загорелись жестким огоньком, и он так сжал львиную голову на спинке своего кресла, словно хотел ее раздавить.

Высокий плотный венгр в генеральском мундире, покачиваясь на каблуках, стоял перед генерал-полковником Гелле, держа в руке янтарный мундштук с сигаретой. Щурясь, он смотрел на немца сверху вниз:

— Но, господин генерал, неужели ликвидация пленных может повлиять на военные действия? Ведь у вас, насколько мне известно, огромное количество танков, и вашей доктриной всегда было: «Танковые клещи и тысяча танков в одном кулаке» — по Гудериану. Разве одно это не обеспечивает желаемых результатов?

Генерал-танкист, упершись в пол расставленными сухими ногами, отчеканил:

— К сожалению, весы военных судеб заколебались. И откуда только у этих большевиков берется столько танков? С каждым месяцем их все больше! Наш «абвер» основательно подвел верховное командование, вовремя не сообщив в Берлин об их военном потенциале.

— Но при чем же тут ликвидация русских пленных? — не унимался венгр.

— Просто вынужден прибегать к новым методам укрепления боевого духа моих танкистов. Такие экзекуции у них на глазах весьма полезны и поучительны. Надеюсь, это вам понятно?

Венгр затянулся сигаретой и, выпуская облачко дыма, ответил:

— Да, конечно, но как все это согласуется со словами, которые написаны даже на солдатских пряжках: «Готт мит унс» [27] С нами Бог (нем.) . . Старый господин на небесах может на нас с вами серьезно обидеться. — Венгр в поисках сочувствия повернулся вполуоборот к немецкому генералу Миддельдорфу, но тот проявил к его словам полное равнодушие.

Упоминание имени Божьего привлекло к собеседникам еще одного из гостей — полного, низкорослого, лысого субъекта со слащавым выражением лица. Это был священнослужитель, особа духовная.

— Давно прислушиваюсь к вашему разговору, господа, — начал он. — Осмелюсь высказаться с точки зрения теологии. Еще во времена крестовых походов рыцари не щадили язычников. Ради святого дела можно проявить и суровость. Жалость тут неуместна…

Генералы промолчали. Рядом с ними стоял с хмурым выражением лица генерал СС Винскельман с супругой. Священнослужитель обратился к нему:

— Извините, господин генерал, вы как будто имеете некоторое отношение к тому вопросу, который я хотел бы задать вам. Скажите, почему немцы вывозят сейчас евреев из Будапешта? Говорят, их вывозят в лагеря смерти для уничтожения в газовых камерах газом «Циклон Б»?

— Их вывозят в Германию на работу, их эвакуируют, остальное — вражеская пропаганда, — резко ответил генерал СС Винскельман.

Ждали диктатора Венгрии — адмирала Хорти, но он так и не появился.

Я сидел на диванчике возле небольшого столика, прислушивался к разговору и невольно думал о том, сколь удивительна судьба человеческая, забросившая меня сюда… Меня не покидали скованность и душевное волнение. И вместе с тем, как ни парадоксально, в этой необычной обстановке я чувствовал себя все-таки уверенно, как и подобает разведчику.

— Извините, Карл! Я оставил вас одного, — раздался рядом голос французского коммерсанта Мержиля, и он подсел к моему столику. — Вы что-нибудь смыслите в политике? Я лично абсолютный профан. По-моему, все люди, независимо от нации, цвета кожи и религии, имеют право кушать и пить вино. — Судя по цвету его лица, Мержиль уже основательно набрался бургундского, и его тянуло на откровенность. — Между прочим, за последние годы люди сильно изменились, стали какими-то мелочными, встречаешься все чаще и чаще с мещанской психологией; никакой духовности, сердоболия, сочувствия к горю других… Чем глубже узнаю людей — тем больше люблю собак. — Он рассмеялся. — Скажите, Карл, вы женаты?

— Нет, господин Мержиль, я холост.

— А почему бы вам не жениться? — Француз доверительно положил руку с большим золотым перстнем мне на плечо.

— Вы знаете, я как-то не задумывался об этом, время военное…

— Да, между прочим, — француз прервал меня, — а почему вы так мало пили? Официант, все время стоявший с подносом за вашим креслом во время приема, совсем не имел работы. Вы ему ничего не заказывали. Он, бедняга, скучал и стоял как истукан. О, своего я поэксплуатировал! Он у меня то и дело на кухню бегал. Гурман! Каюсь! Люблю вкусно подзаправиться. Никак не могу воздержаться, если вижу на столе что-нибудь вкусненькое. — Француза окончательно развезло и клонило ко сну. — Так почему же вы так мало пили? — переспросил он.

— Ввиду серьезной контузии.

— Ах, да, да! — подхватил доверчивый собеседник. — Вы только из госпиталя… А то я просто удивился, почему вы ничего не пьете… Сочувствую, сочувствую… Подлечитесь дома.

— Надеюсь.

— Скажите, а какую профессию вы себе избрали? Может быть, имеете склонность к коммерции? Я слышал от Шандора, что ваш отец второй экономический директор концерна Круппа… Как это было бы чудесно, Карл! Вы мне, по правде говоря, очень симпатичны. Вы — светский человек, трезво мыслите, прекрасно воспитаны… И самый молодой из всех приглашенных сюда…

Я сидел с чашкой кофе, вежливо помалкивал и не понимал, куда он клонит. Одно радовало, что моя выдумка в беседе с Шандором о богатых родителях в Берлине «сработала».