Михаил Михалков - В лабиринтах смертельного риска

Поезд прибыл в Лиссу.

Два жандарма проверили на перроне мои документы и пропустили меня на вокзал, где было помещение для ночлега немецких военных. Дежурная немка в военной форме предложила мне воспользоваться одной из шести кроватей. Я было разделся, снял китель, начал снимать сапоги и вдруг, неожиданно для дежурной, стал одеваться.

— Куда вы, господин капитан? — спросила она.

— Пойду в часть.

— Куда вы сейчас пойдете? Сегодня Новый год, праздник.

— Вот и хорошо. Здесь мне делать нечего.

Я вышел из вокзала и пошел по заснеженной мостовой. Ни единого следа не было видно на белоснежном покрове. Вокруг — тишина, ни одной машины, ни одного человека. Падал мягкий новогодний снег. Фонари вдоль тротуаров не горели, но окна домов были освещены. «Странно, почему Лисса не затемняется?»

Я шел очень долго и совершенно потерял ощущение времени. Мне уже все казалось нереальным, как вдруг мелькнула человеческая фигура, которой я, признаться, обрадовался. Поравнявшись с прохожим, видимо сильно выпившим, я спросил, где находятся казармы. Прохожий ответил, что я иду правильно, и посоветовал идти прямо и никуда не сворачивать.

Меня неотступно терзала мысль: ведь я приехал на должность командира танковой роты. Это же крайне сложно и опасно. К этой должности я совершенно не готов: высшие военные кадры дивизий СС имеют нацистское воспитание и обладают военными знаниями. Это представители высшей фашистской правящей касты. Элита, отпрыски немецкой знати. Сольюсь ли я с их средой? Малейший промах может оказаться для меня роковым. Разоблачение — смерть! Впрочем, только не думать об этом. Главное — самообладание! Не тушеваться, держать себя в руках. В крайнем случае скажу: «Была тяжелея контузия». Словом, теперь уж отступать некуда. Чему быть — того не миновать. Надо выдержать это испытание, экзамен на чекистскую зрелость. Все же я кое-что уже знаю и умею. И немецкий госпиталь в Днепродзержинске, и штабная рота капитана Бёрша не прошли для меня даром…

Наконец железная ограда, за которой находились корпуса казармы, вернула меня к реальности.

Я вошел в ворота, охраняемые часовым, который указал мне дежурку. Там я застал унтер-офицера и фельдфебеля: они встали и поприветствовали меня. Я предъявил свои документы.

— Пройдемте со мной, господин капитан, — вежливо сказал унтер-офицер.

И вот мы пересекаем огромный двор, входим в помещение, поднимаемся на второй этаж. Дежурный по этажу лейтенант подводит меня к какой-то двери.

— Пожалуйста, господин капитан, располагайтесь. Это ваша комната. Здесь вы будете один.

— А где же все?

— На встрече Нового года, господин капитан. Хотите туда? Это совсем рядом, могу вас проводить.

— И что же там сейчас — пируют и красуется елка?

— Нет, елки, к сожалению, нет, но зато приглашен весь женский медицинский персонал местного военного госпиталя. Есть симпатичные женщины, — улыбнулся лейтенант.

— Устал. Только с поезда. Буду отдыхать.

— Как вам угодно.

Я вошел в комнату, разобрал постель, разделся, лег и заснул.

Разбудил меня голос:

— Капитана Мюллера требует генерал! — В дверях стоял майор, дежурный по штабу.

Вскакиваю как ошпаренный.

— Я сейчас!

— Я провожу вас, — сказал майор и вышел в коридор.

И вот я в генеральском кабинете.

— Хайль Гитлер! — вскидываю правую руку. — Господин генерал, разрешите доложить! Капитан Мюллер из госпиталя № 2148 прибыл в ваше распоряжение.

Мои документы, которые по прибытии сдал дежурному, разложены на генеральском столе. Стою, сохраняя собранность и спокойствие. «Главное — самообладание!» Волнение выдает левое веко, оно почему-то начинает дергаться.

А генерал, не торопясь, вставляет в глаз монокль и сквозь него начинает методически изучать мои документы. Холодный пот прошибает меня. Потом обдает жаром. В горле возникают спазмы. «Главное — самообладание!» — инструктирует мозг. Смогу ли ответить на все вопросы? Ноги постепенно становятся ватными.

— Присаживайтесь, капитан! — говорит генерал и одним движением века смахивает монокль, который, качаясь, повисает на черном шелковом шнуре. Теперь я вижу его глаза, спокойно обозревающие меня и мои награды.

— Так, значит, вы прямо из госпиталя?

— Так точно, господин генерал!

— Где воевали? — спрашивает он, снова вдевая монокль и перебирая мои документы, словно что-то разыскивая среди них.

— В Курляндии, господин генерал, — только что сев, я снова пытаюсь встать.

— Сидите, сидите. В какой же дивизии воевали?

— В танковой дивизии СС «Мертвая голова», господин генерал.

— А почему же вы так рано приехали в часть? Ведь ваш отпуск еще не окончился. — Он снова сбрасывает монокль, а у меня дрожит веко.

— Господин генерал! Дюссельдорф разбомблен, тысячи жертв… (Я делаю скорбную мину.) Вряд ли мои сестра и мать… Я не был в Дюссельдорфе, боялся узнать самое страшное. Я снял отдельный номер в частном пансионе в Польцине, где находился госпиталь, и, пробыв у хозяйки дней сорок, выехал в часть.

— Да, Дюссельдорф почти полностью разрушен. Сильно разрушен и Кёльн. Это — национальная трагедия… Но вы — офицер. Ваш отпуск еще не кончился, а вы опять — в строй!

Тут я вскакиваю с места, бухаю напрямик:

— Служу Великой Германии и моему фюреру! Хочу скорее на фронт, господин генерал!

— Садитесь, садитесь. Одобряю ваше желание, капитан. Ценю ваше патриотическое настроение. Но все же было бы разумнее побыть в расположении части вне службы еще некоторое время. Отдых — ваше вполне заслуженное право.

— Благодарю, господин генерал!

— Я назначу вас командиром танковой роты. И пока оформление пройдет все инстанции, вы присмотритесь и отдохнете еще с недельку. Согласны?

— Тронут вашей любезностью, господин генерал!

— Вы свободны. — Монокль вылетел из глаза, генерал опустил на мои документы свою подагрическую, с узловатыми пальцами руку.

И вот под моей командой два молоденьких лейтенанта, унтер-офицер, фельдфебель и денщик. И есть несколько дней, в течение которых я смогу освоиться с новой должностью.

Через неделю я принял на плацу танковую роту. Под звуки фанфар во двор вышел генерал. Командиры рот по очереди подходили к нему с рапортом, среди них был и я.

С этого времени ежедневно на открытом «оппель-капитане» я ездил в поле на танкодром с группой офицеров высшего ранга, чтобы проводить занятия, учебные стрельбы, тренироваться в выполнении боевых задач танковых экипажей в зимних условиях. И конечно, как и следовало ожидать, делал одну за другой непростительные ошибки.

И вот я снова стою навытяжку перед генералом.

— Скажите, капитан, хорошо ли вы вникаете в значение научного труда нашего фюрера «Майн кампф»?