Константин Феоктистов - Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя

Проблема снижения содержания кальция в костной ткани и, соответственно, уменьшение ее плотности во время пребывания в невесомости, ослабление мощности сердечной мышцы из-за заметного снижения нагрузки на нее в условиях невесомости, вредные газовые примеси в атмосфере орбитальных станций, высокое нервное напряжение в течение длительного времени — вполне реальные опасности пребывания человека в космических полетах. Они прогнозировались и подтверждались. Для этого всегда принимались профилактические меры: регулярные физические нагрузки на бегущей дорожке, велоэргометре, газовые фильтры, дни отдыха и разгрузки и тому подобное. Похоже, что существует и другая опасность, связанная с выполнением длительных полетов. Она проявляется в явном нежелании уже летавших космонавтов участвовать в полетах большой длительности (полгода, год и более). Почему? Пока мы этого не поняли, но надо постараться понять и принять меры.

Ну и конечно, всегда в полете существует вполне реальная опасность аварии на участке выведения на орбиту, при сближении и стыковке со станцией, во время работы на орбите и при возвращении на Землю.

Такие опасности, как вакуум, радиация и метеоры были более или менее осознаваемы, мы понимали, что эти препятствия преодолеть можно инженерными методами. Но сможет ли человеческий организм адаптироваться к условиям невесомости? Априорная убежденность в том, что человек может жить и работать при отсутствии силы тяжести, плавая внутри объемов кораблей и станций, была. Она принималась как религиозные представления. Но на самом деле эта убежденность базировалась только на одном, совершенно не убедительном доводе: если человек не сможет жить в условиях невесомости, то зачем нам за это дело браться? Что такое соображение не является доказательством, было очевидно, и потому с самого начала нужно было разобраться в возможности человека жить и работать в невесомости, попытаться определить, нет ли здесь каких-нибудь подводных камней, нет ли каких-то ограничений, касающихся, например, длительности полета, возраста, состояния здоровья. И мы постепенно наращивали длительность полета, не провозглашая эту задачу одной из важнейших целей. Длительность непрерывного полета на кораблях и орбитальных станциях была постепенно доведена до четырехсот с лишним дней, хотя мы и натолкнулись на дружное и упорное сопротивление. И пока эти эксперименты с длительными полетами, которые по существу были опасными (ведь у нас не было никакой информации по проблеме «организм — невесомость»), проходили благополучно. И фактически, отправляя космонавтов в каждый длительный полет, особенно увеличивая в очередной раз длительность полета, мы рисковали жизнью или здоровьем космонавтов, доверивших нам себя (не говоря уже о риске, связанном с возможными авариями).

Это понимали все участники работ: и врачи, и инженеры, участвовавшие в управлении полетом, и космонавты, и начальство. Во всяком случае, думаю, что понимали, хотя об этом впрямую не говорилось. Можно понять начальство: «Вы толкаете нас на риск, а отвечать-то придется нам!» Можно понять руководителей полета: они несли ответственность за благополучный исход. Можно понять врачей и инженеров: они тоже несли ответственность за благополучное окончание каждого полета. И космонавтов тоже можно понять — ведь речь шла об их жизни, об их здоровье. И все-таки удивляло дружное, иногда просто ожесточенное сопротивление.

Один из наших известных космонавтов говорил мне, что увеличивать время полета свыше пяти суток нельзя: «Это просто невозможно вынести! Речь идет о выживании!» Он летал именно на такой срок. А ведь пять суток — это как раз период адаптации к условиям невесомости, который большинство переносит достаточно болезненно. Но как выяснилось впоследствии, организм человека за несколько суток привыкает к ощущению постоянного падения и укачивания при любых движениях и перемещениях. Знаменитый летчик-испытатель и первый лунный человек Армстронг рассказывал, что и он испытывал эти неприятные ощущения. В начале полета при активной деятельности и перемещениях он начинал чувствовать себя плохо. Тогда он усаживался в кресло, смотрел в иллюминатор, и все постепенно приходило в норму. Это вполне объяснимо. Вестибулярный аппарат выдавал в мозг, в компьютер человека, сигнал тревоги: падение, качка. А глаза, тело (когда он усаживался в кресло) тоже посылали сигнал: все на месте, никакого падения, никакой качки. И человеческий компьютер привыкал не принимать во внимание этот сигнал, отключать его от сознания. Время привыкания и есть период адаптации к условиям невесомости. И ничего тревожного в плохом самочувствии в этот период нет. Это поняли и космонавты. Но по-прежнему активно возражали.

Почему — непонятно. Ведь они добровольно выбрали не просто опасную работу, они пошли на то, чтобы стать первопроходцами.

Насколько я помню, только один Глушко активно поддерживал необходимость постепенного увеличения времени полета. Ведь речь шла не об установлении рекордов, но о более важном: об исследовании границ возможного по продолжительности полета, по возрасту, по состоянию здоровья. Последнее упомянуто совсем неслучайно. По моему мнению, любой (не больной) человек может лететь на орбиту и работать там. И это утверждение надо либо подтвердить, либо опровергнуть! Направление работ по выявлению ограничений (по возрасту, по состоянию здоровья, по длительности полета) необходимо продолжить. Полет семидесятисемилетнего Джона Гленна имел тот же смысл. А как иначе исследовать вопрос о допустимых границах? Другого способа нет. На животных эти эксперименты не проведешь. Легко просматриваются и технические, и биологические трудности, связанные с необходимостью свободы перемещения животных, с их питанием, с уборкой твердых и жидких отходов, с интерпретацией результатов. Уже не говоря о жестокости по отношению к самим животным.

Я пытался понять, почему космонавты активно сопротивлялись увеличению продолжительности полетов.

Может быть, это сопротивление связано с постоянным, непрерывным ощущением опасности, подстерегающей человека за тонкой (всего около полутора миллиметров толщиной) стенкой станции? И опасность вполне реальная, а не воображаемая: вакуум (опасность разгерметизации всегда есть), возможный пробой стенки метеорами или проплывающими иногда за иллюминаторами (правда, очень и очень редко) осколками ракет и аппаратов, выпадение влаги на стенках, на приборах и связанная с этим опасность коротких замыканий в электрических схемах, помех и коррозии материала герметичной стенки (бывало!), опасность пожара. Но едва ли причина в этом. Конечно, реальная опасность может создавать напряженность, но организм человека при стабильной обстановке на подсознательном уровне может отключать ощущение этой напряженности.