Дмитрий Петров-Бирюк - История моей юности

Я оседлал коня, разбудил отца и сестру, попрощался с ними.

Сестра дала мне узелок с едой. Перекинув через плечо ремень шашки и взяв винтовку, я вывел коня за ворота, стал ждать Земцова и братьев Марушкиных.

Напротив, у Зотьевых, скрипнула калитка. Вышел Алексей.

— Куда, Саша, собрался? — спросил он, подходя ко мне.

— Не знаю.

— Нет, честное слово?

— Честное.

Подъехали братья Марушкины и Андрей Земцов. Они поздоровались с Зотьевым.

— Куда вы собрались? — спросил снова Зотьев, оглядывая нас. — Может, какая опасность, а?.. Может, и мне с вами?

— Какая там, к черту, опасность, — проворчал Алексей Марушкин-старший. — Так, поедем в станицу.

— А чего с ружьями?

— Да просто так.

— Ребята, вы не хитрите, — сказал Зотьев. — Вы не так просто едете… Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось, — грубо оборвал его Марушкин-старший. — Чего пристал?

— Я почему спрашиваю, — проговорил Зотьев. — Я ведь все-таки работаю на советской работе… Ну, и ежели чего, так меня тут на первом суку повесят… Может, мне тоже с вами поехать?.

Нам это объяснение показалось вполне правдоподобным. Действительно, может быть, человек боится оставаться на хуторе. Ведь, как ни говори, а все-таки Зотьев работал на советском заводе. Если кулаки поймают, они не посчитаются с тем, что Зотьев занимал скромную должность конторщика. Могут и расстрелять.

Подумав об этом, Алексей Марушкин-старший великодушно сказал:

— Ты не бойся. Пока страшного ничего нет… А ежели чуть чего серьезное, так мы тебе тогда скажем… Ей-богу, дадим знать.

— Вот спасибо, — обрадованно воскликнул Зотьев. — Так я, ребята, буду ждать… Значит, договорились?

— Определенно.

— Ладно. Пока.

Ну, кто же из нас тогда мог подумать, что, говоря все это, Алексей Зотьев просто дурачил нас.

После нашего отъезда, в тот же день, он был инициатором таких событий, которые надолго запомнились нам всем.

Переправившись через брод, мы въехали в станицу. Улицы ее были заполнены вооруженными всадниками.

Это съезжались с хуторов коммунисты, комсомольцы, бывшие красногвардейцы и сочувствующие Советской власти казаки.

— Эге, братцы! — воскликнул Марушкин-старший. — Дело-то оно оборачивается не на шутку… Что, Сашка, прав я был ай нет? — взглянул он на меня.

— Да, пожалуй, прав, — вздохнул я. — Начинаются опять веселые денечки.

Марушкин пошел разыскивать председателя ревкома Земцова, чтобы передать ему найденную листовку, а мы остались на улице ждать его.

Скоро Алексей вернулся и рассказал, что собрали нас совсем по другому поводу — из окружной станицы срочно потребовали прислать кавалерийский отряд, собранный из коммунистов, комсомольцев и беспартийных казаков, преданных Советской власти.

Конников собралось человек двести. Командиром отряда был назначен Безбородов Степан, казак с хутора Мохового, из бывших гвардейцев, человек, славившийся своей неустрашимостью.

Разбив отряд на взводы, Безбородов повел нас в окружную станицу.

Когда мы прибыли туда, то узнали, для чего нас вызвали. Оказывается, Алексей Зотьев не наврал мне о восстании вешенских казаков. Действительно, в тылу Красной Армии, наступавшей на Новочеркасск, логово белогвардейцев, вспыхнуло восстание казаков Верхне-Донского округа. К восставшим примкнули станицы Казанская, Мигулинская, Вешенская, Еланская, Слашевская, Буканская, Усть-Хоперская, Боковская, Каргинская и слобода Березняки. Восставших насчитывалось около двадцати пяти тысяч.

Я был поражен: откуда об этом восстании мог знать. Алексей Зотьев? Впервые у меня тогда возникло такое подозрение. Но я ничего своим товарищам не сказал.

Нас, конников, собрали в окружной станице для того, чтобы, сформировав крупный отряд, бросить на подавление вешенского восстания.

Началась разбивка на эскадроны, полки. И вдруг в самый разгар формирования Безбородов получил приказ председателя окружного ревкома Ларина немедленно вернуться с отрядом в свою станицу. Никто, даже сам наш командир Безбородов, не знал, зачем.

Все объяснилось лишь потом, когда мы приближались к станице. Подъехав к ней, мы услышали стрельбу.

Выслали разведку. Разведчики вскоре вернулись и сообщили, что в станице находятся наши станичные коммунисты и комсомольцы. Они-то и отстреливаются от восставших казаков, засевших на горе, за рекой.

Воспользовавшись нашим отъездом в окружную станицу, казаки окрестных хуторов подняли восстание. Вдохновителем и идейным руководителем восстания был Алексей Зотьев.

— Вот гадина так гадина! — возмущался Марушкин-старший. — Вот он нас как провел. Что же, выходит, что наши хуторяне восстали против нас?

Потом мы узнали, что кулацкий заговор созревал уже давно. Душой заговора был Зотьев. Для этой цели он и приехал домой. Он же распространял антисоветские листовки среди казаков нашей станицы.

— Ах, какая дрянь! — лютовал Марушкин. — А прикинулся тогда таким несчастным. Просил: «Возьмите меня с собой…» А я, грешным делом, пожалел его еще… Говорю: ежели чего, то сообщим… Вот гад!.. Ну, попадется он мне под веселую руку… Собственноручно пристрелю.

И вот снова началась война, война между своими, близкими, часто между родными братьями, отцами и сыновьями…

Станица наша превратилась в вооруженный лагерь. Все хутора правобережья оказались во власти повстанцев. Левобережные же хутора хотя и были еще нейтральными, но брожение среди казаков шло и там. Каждую минуту можно было ждать, что все они примкнут к мятежникам.

Мы ждали нападения. По ночам выходили на окраины станицы и заставы, напряженно всматривались в темень, прислушивались, не шелестит ли трава. Но все было пока спокойно. Днем повстанцы поливали станицу с горы свинцовым дождем, ночью открыто напасть на нас, видимо, опасались.

Мост через реку нами усиленно охранялся, и тут как будто никаких неожиданностей не могло быть. То же самое и у брода в станицу. Но вот другое дело у хутора Красноярского, расположенного в двух километрах от станицы. Там тоже был брод. У нашего командования возникло опасение, что повстанцы могут переправиться у этого хутора, а потом напасть на нас с тыла.

Человек пятнадцать конников, молодых парней с нашего хутора, направили на Красноярский охранять брод.

Это распоряжение начальства мы приняли с удовольствием. Пребывание на Красноярском сулило нам много приятного: на хуторе у нас были знакомые девушки.

…Жили мы на Красноярском вольготно. Днями дулись в подкидного, купались. Вечерами к нам приходили девушки, парни. Мы пели, танцевали… Ночами же посты зорко наблюдали за бродом…

Иногда, правда, с противоположного берега, заросшего густым леском, с злобным жужжанием, как разгневанные шмели, неслись пули. Мы отвечали залпами. А потом снова наступала тишина.