Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

И вот я в шестнадцатом круге Открытого чемпионата Франции — впервые с 1995 года. Моя награда — Карлос Мойя, защищающий свой чемпионский титул.

— Не переживай, — утешает Брэд. — Да, Мойя чемпион, он хорош на грунте, но ты можешь выиграть время. Загоняй его, стой перед задней линией, бей по мячу рано, дави на него. Старайся бить под левую руку, но, если бьешь под правую, пусть в этом будет смысл и сила. Не просто бей — вколачивай изо всех сил. Пусть он почувствует твою хватку.

В первом сете хватку демонстрирует Мойя. Я проигрываю. Во втором запарываю две подачи. Я не могу перехватить инициативу. Не следую рекомендациям Брэда. Смотрю на нашу ложу. Брэд кричит: «Давай! Работай!»

Так, начнем сначала. Задаю жестокий ритм, мурлыча про себя: «Беги, Мойя, беги!» Заставляю его наматывать круги, вынуждаю пробежать целый бостонский марафон. Я выигрываю второй сет. Трибуны ликуют. В третьем заставляю Мойю бегать больше, чем трех своих последних соперников вместе взятых, и вдруг, неожиданно, он сдается. Он не хочет продолжать.

В начале четвертого сета я лучусь уверенностью. Прыгаю, чтобы Мойя видел: у меня еще полно сил. Он видит — и вздыхает. Я добиваю его и мчусь в раздевалку, где мы с Брэдом победно сдвигаем кулаки, да так, что моя кисть чуть не ломается.

В лифте отеля Джил вновь внимательно смотрит на меня.

— Джил, в чем все-таки дело?

— У меня есть предчувствие.

— Какое?

— Мне кажется, ты близишься к столкновению.

— С чем?

— С судьбой.

— Я, вроде, не верю в судьбу.

— Увидим. Нельзя разжечь огонь под дождем…

У НАС ДВА СВОБОДНЫХ ДНЯ, чтобы отдохнуть и подумать о вещах, не связанных с теннисом. Брэд узнал, что в нашем отеле живет Брюс Спрингстин, приехавший в Париж с концертом, и теперь предлагает сходить послушать артиста. Он заказывает три места в первом ряду.

Сначала мне не кажется, что идея отправиться развлекаться в город столь уж хороша. Но по всем каналам идут новости о чемпионате, а это не способствует подъему настроения. Вспоминаю, как кто-то насмехался надо мной за участие в местных турнирах, сравнивая со Спрингстином, которому вдруг вздумалось сыграть в местечковом баре.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Пойдемте, послушаем Босса.

Мы с Брэдом и Джилом входим в зал за несколько секунд до появления Спрингстина на сцене. Пока бежим по проходу, кто-то из зрителей узнает меня, показывает пальцем, выкрикивает: «Андре! Вперед, Андре!» Несколько человек подхватывают крики. Мы плюхаемся на свои места. Прожектор шарит по толпе — и вдруг останавливается. Наши лица появляются на гигантском экране над сценой. Толпа ревет, скандируя: «Вперед, Агасси!» Шестнадцать тысяч человек — столько же, сколько вмещает Ролан Гаррос, — поют, топают ногами. «Вперед, Агасси!» Эта фраза, выкрикиваемая тысячами глоток, обретает скачущий ритм детской считалки: там-парам-парам-парам. Эти крики заразны: вот уже и Брэд присоединился к кричащим. Встаю, кланяюсь. Я польщен. Вдохновлен. Я был бы не против, если бы следующий матч начинался здесь и сейчас. Вперед, Агасси!

Вновь встаю. Сердце колотится где-то в горле. И вот, наконец, Босс выходит на сцену.

В ЧЕТВЕРТЬФИНАЛЕ встречаюсь с Марсело Филиппини из Уругвая. Первый сет проходит легко. Второй — не труднее. Я заставляю его бегать, он понемногу теряет силы. «Детка, давай, ноги передвигай, ведь мы рождены, чтобы вечно бежать [45] Слова из песни Брюса Спрингстина «Tramps like us», пер. Е. Милицкой. ». Почти так же, как побеждать, я люблю заставлять соперников бегать до потери сил, с удовольствием наблюдая, как мои многолетние упражнения с Джилом оправдывают себя в эти две короткие недели. В третьем сете Филиппини даже не сопротивляется, я выигрываю 6–0.

— Да ты их всех изуродуешь, Андре! — кричит Брэд. — Покалечишь!

Я в полуфинале, мой противник — Хрбаты, который только что с легкостью выбил меня из турнирной сетки в Ки-Бискейн, где я мог думать лишь о Штефи. Выигрываю первый сет, 6–4, и следующий — 7–6. Небо закрывают тучи, начинает моросить. Мяч становится тяжелее, я уже не могу вести наступательную игру. Хрбаты пользуется этим и побеждает в третьем сете 6–3. В четвертом он ведет 2–1, и практически выигранный матч начинает от меня ускользать. Хрбаты пока проигрывает один сет, но он явно нашел свою игру. Кажется, я просто жду поражения.

Смотрю на Брэда. Тот показывает на небо: «Останавливай матч».

Я делаю знак судье на вышке и судье-инспектору. Указываю им на корт, превратившийся в грязное месиво, и заявляю, что не буду играть в таких условиях. Это опасно. Они изучают грязь, расползшуюся по корту, будто золотоискатели в поисках драгоценного металла, и, посовещавшись, останавливают игру.

За ужином с Джилом и Брэдом я пребываю в отвратительном настроении. Знаю, что игра сегодня была не в мою пользу. Только дождь стал спасением. Если бы не он, мы были бы уже в аэропорту. Но впереди еще целая ночь, чтобы думать и переживать за завтрашний день.

В молчании смотрю на еду.

Брэд с Джилом говорят обо мне, будто меня нет здесь.

— Физически он в порядке, — говорит Джил. — Он в прекрасной форме. Так что толкни-ка ему толковую речь. Порадуй тренерским напутствием.

— И что мне ему сказать?

— Придумай что-нибудь.

Брэд делает огромный глоток пива и поворачивается ко мне:

— Слушай, Андре, какое дело. Я хочу, чтобы завтра ты потратил двадцать восемь минут ради меня.

— Что?

— Двадцать восемь минут. Это скоростной забег. Ты на него вполне способен. Тебе надо выиграть пять геймов — и все. Двадцати восьми минут тебе вполне хватит.

— А погода? А мяч?

— Погода будет отличная.

— Обещали дождь.

— Нет, погода будет что надо. Так что с тебя — всего лишь двадцать восемь грандиозных минут.

Брэд знает мой образ мыслей, понимает, как работает мое сознание. Он знает, что максимально конкретные указания, четкие и ясные задачи для меня — как леденцы для ребенка. Но откуда он знает насчет погоды? Мне впервые пришло в голову, что Брэд — не столько тренер, сколько провидец.

Вернувшись в отель, мы с Джилом садимся в лифт.

— Все будет хорошо, — говорит Джил.

— Ага.

Перед тем как лечь спать, он заставляет меня выпить дозу коктейля Джила.

— Я не хочу.

— Надо. Выпей.

Накачав жидкостью под завязку, он, наконец, отпускает меня спать.

На следующий день, выходя на корт, я заметно напряжен. Проигрывая 1–2 в четвертом сете, я подаю — и отдаю сопернику два брейк-поинта. Нет, нет, нет. Отыгрываюсь, вновь поровну. Удерживаю подачу. Теперь сет затянется. Избежав катастрофы, неожиданно расслабляюсь. Я счастлив. Так часто бывает в спорте. Висишь на тонкой нити над бездонной пропастью, смертельный ужас отпечатался на твоем лице… И вдруг твой соперник ослабляет напряжение. И тут чувствуешь себя избранным и играешь вдохновенно. Выигрываю четвертый сет и матч. Я в финале.