Александр Михайловский-Данилевский - Описание Отечественной войны в 1812 году

Часу в 4-м после полудня Мюрат показался перед Можайском. Он повел атаку, но не мог сбить нашего арьергарда и выполнить данного ему поручения занять Можайск и расположиться за ним в 7 верстах. Обоз главной квартиры Наполеона, следовавший за авангардом Мюрата, должен был возвратиться назад. День кончился тем, что Можайск остался за нами, и неприятель не делал никаких усиленных напряжений для овладения им. Наполеон провел ночь в селе Кривуше, в 6 верстах от Можайска. Во время арьергардного дела Князь Кутузов был на поле и несколько раз посылал высматривать, в каком положении находятся французские войска. Узнав, что некоторые кавалерийские колонны их, еще не оправившись после побоища, составлены были из сборных войск, то есть что в одном и том же фронте гусар стоял возле улана, кирасир подле конного егеря, он сказал: «Каково мы их потрясли вчера?» Князь Кутузов не рассудил оставаться долее у Можайска, за неимением времени привесть армию в устройство, и продолжал, 28 Августа, отступление к Землину и Лутинскому. Неприятель напирал сильнее, нежели накануне. Платов отступил слишком поспешно и подвел Мюрата версты за 3 к нашему лагерю. Недовольный атаманом, Князь Кутузов назначил на его место Милорадовича, который с того времени оставался постоянно передовым стражем армии во всю Отечественную войну и после, до сражения при Бауцене. С появлением Милорадовича в арьергарде, на усиление коего отправлены были свежие войска [293], близкий гул выстрелов уже не беспокоил армии. Милорадович умел удерживать от нее неприятеля верстах в 30, иногда и далее. Следуя за нашими войсками, Мюрат вступил в Можайск 28-го числа. За ним вскоре прибыл Наполеон из Кривуши. По выезде его из сего села господский дом был сожжен. В следующий день, 29 Августа, армия продолжала отступление до Крутицы. Натиск неприятеля становился сильнее. Мюрат, подкрепленный корпусом Даву, стремительно атаковал Милорадовича. Завязалось весьма жаркое дело, но Мюрат был отбит, после чего шел уже с большей осторожностью за нашим арьергардом и до Москвы оставался вне пушечного выстрела. В этом деле ранен Принц Гессен-Филипстальский, только что прибывший в Россию с письмом своего дяди, Курфирста Гессен-Кассельского, которого Наполеон, после Венского сражения, лишил престола. Курфирст писал Государю, что посылает своего племянника служить под знаменами того Монарха, на которого Германские владетели возлагали свое единственное упование. Последствия доказали, что надежды угнетенных, поруганных Наполеоном владетелей не были тщетны.

Причины, побуждавшие Князя Кутузова к отступлению, изложены в следующем донесении его Государю, от 29 Августа. Оно было последнее, представленное Его Величеству до уступления Москвы. «Баталия 26-го числа была самая кровопролитнейшая из всех тех, которые в новейших временах известны. Место баталии нами одержано совершенно, и неприятель ретировался тогда в ту позицию, из которой пришел нас атаковать. Но чрезвычайная потеря и с нашей стороны, сделанная особливо тем, что переранены самые нужные генералы, принудила меня отступить по Московской дороге. Сегодня нахожусь я в деревне Наре и должен отступить еще потому, что ни одно из тех войск, которые ко мне для подкрепления следуют, еще не сблизились, а именно: 3 полка в Москве, сформированные под ордером Клейнмихеля, и полки формирования Князя Лобанова-Ростовского, которые приближаются к Москве».

30 Августа, когда в Петербурге праздновали отпор, данный неприятелю в Бородине, армия снялась с лагеря при Крутице и пошла к Вязьме. В следующий день продолжала она марш в Мамоново, в одном переходе от Москвы, быв все еще в твердой надежде на неминуемое, близкое сражение. В Мамонове отдан по сему поводу, 31 Августа, приказ, начинавшийся так: «Небезызвестно каждому из начальников, что армия Российская должна иметь решительное сражение под стенами Москвы». Действительно, на всем пути от Бородина до Мамонова Князь Кутузов не переставал помышлять о средствах вступить в бой. Доказательством тому служат следующие письма его к Графу Ростопчину. От 27 Августа, из Жукова, Князь Кутузов писал Графу Ростопчину: «Намерение мое состоит в том, чтобы, притянув к себе способов, сколько можно только получить, у Москвы выдержать решительную, может быть, битву. Помощи, которые требую я, различны, и потому отправляю я Полковника Князя Кудашева оныя вам представить лично и просить, чтобы все то, что может дать Москва в рассуждении войск, прибавки артиллерии, снарядов и лошадей и прочего, имеемого ожидать от верных сынов Отечества, все бы то было приобщено к армии, ожидающей сразиться с неприятелем. И к кому же надежнее могу я во всех сих нуждах обратиться, как не к известному любовью и усердием достойному предводителю древней Столицы?» От 28 Августа, из Шелковки: «Вручителя сего, Ротмистра Графа Апраксина, отправил я к вам для повторения покорной моей просьбы, о доставлении, если можно, сегодняшнего же числа, на курьерских лошадях, сколько можно более кирок и лопаток, в дополнение уже присланных в армию». От 30 Августа, из Вязьмы: «Мы приближаемся к генеральному сражению у Москвы, но мысль, что не буду иметь способов к отправлению раненых на подводах, устрашает меня. Бога ради прошу помощи скорейшей от вас». Другое от того же числа: «Отправляя нарочного с повторением прежних моих просьб, приношу еще следующую: вышлите с получения сего столько батарейных орудий, сколько есть в Московском арсенале, с ящиками и зарядами, на обывательских лошадях, с тем чтобы они как можно скорее к армии прибыли. Да, прежде просил я выслать на 500 орудий комплект зарядов, то надобно скорее выслать в то число на 200 батарейных и на 200 легких орудий снарядов». Третье, от того же числа: «Прошу вас приказать, сколь можно скорее, прислать в армию тысячу топоров и тысячу лопат, для делания засек, также выслать из Москвы всех выздоровевших, устроя их в порядок, при офицерах». Четвертое, тоже от 30 Августа: «Я нахожусь при Вязьме, но так как здесь позиций никаких нет, то отправился Генерал Беннигсен назад приискать место, где бы удобнее еще дать баталию».

Не столько нужна была позиция, как нужны были свежие войска; но они ниоткуда не приходили, а с 50 000 человек, выведенных из Бородина, как можно было решиться на сражение против 100 000, шедших с Наполеоном? Оставалось одно средство вступить в бой, а именно: высматривать, не разобщит ли Наполеон своих сил. Тогда можно было напасть на который-либо из отдельных его корпусов, но Наполеон держал войска в такой совокупности, что не было случая покуситься на частное или отдельное поражение их. Следовательно, во всех отношениях отступление от Бородина до Москвы было необходимостью. Между тем Наполеон остановился на три дня в Можайске: 1) по причине приключившейся ему простуды; 2) для отдохновения армии и приведения ее в некоторое устройство; 3) чтобы приготовиться к новому сражению, полагая, что Князь Кутузов будет упорствовать в защите Москвы, и, наконец, 4) в ожидании подвоза артиллерийских снарядов, в которых оказался недостаток, ибо в Бородине сделано было из неприятельских орудий 91 000 выстрелов [294].