Александр Ушаков - Лавр Корнилов

Нетрудно заметить, что в этом варианте «программа Корнилова» была настоящей «конституцией», нацеленной не только на завтрашний день, но и на достаточно отдаленную перспективу. Составлена эта «конституция» была в весьма либеральном духе и куда более глубокой и последовательной, чем позднейшие политические декларации Деникина, Колчака и других белых вождей. Одна проблема — мы не можем со стопроцентной уверенностью утверждать, что «программа Корнилова» отражала взгляды самого Корнилова. Авторство ее различные источники приписывают и Лембичу, и Милюкову, и, что совсем уж неожиданно — Доб-рынскому {506} 506 ГА РФ. Ф. 446. Оп. 2. Д. 1. Д. 35. . Что касается других руководителей армии, то Алексеев, по словам Лембича, узнал о программе задним числом. Не упоминает о ней и Деникин. Судя по всему, январская «программа Корнилова» не носила официального характера. Появилась она в те дни, когда само существование Добровольческой армии было поставлено под угрозу, и осталась практически никому не известной.

В январе 1918 года, когда происходили описываемые нами события, самым обсуждаемым политическим вопросом был вопрос о дальнейшей судьбе разогнанного большевиками Учредительного собрания. Позднее он расколол антибольшевистский лагерь на сторонников «революционной демократии» в ее эсеровской трактовке и приверженцев собственно Белого движения. Первые ратовали за восстановление Учредительного собрания в прежнем составе, вторые либо вообще обходили этот вопрос, либо выдвигали условием новые выборы.

Можно понять, почему белым вождям было не по душе Учредительное собрание, среди делегатов которого треть была большевиками, а большинство составляли эсеры-черновцы. На «допросе» в войсковом правительстве Алексеев говорил: «Конечно, с Черновым и его партией никаких переговоров быть не может — нам с ними не по пути» {507} 507 Лембич М. Великий печальник. С. 12. . Этот вопрос возник и в ходе обсуждения декларации от 27 декабря 1917 года. Присутствовавший при этом генерал А.С. Лукомский потребовал уточнить, о каком Учредительном собрании идет речь: о новом или избранном на ноябрьских выборах? По словам Лукомского, «все высказались единодушно, что об Учредительном собрании 1917 года не может быть и речи; что выборы в это собрание были проведены под давлением большевиков и что состав этого собрания не может быть выразителем мнения России» {508} 508 Лукомский А. С Воспоминания. С. 229. .

Между тем в опубликованном тексте декларации этот принципиальный момент специально не оговаривался. Лишь в «программе Корнилова» появились слова о том, что «выборы в Учредительное собрание должны быть проведены свободно, без давления на народную волю и по всей стране» {509} 509 Лембич М. Политическая программа генерала Л.Г. Корнилова январских дней 1918 года. С. 181. . Само упоминание о выборах в будущем времени предполагало, что прежние признаются недействительными, но об этом нужно было еще догадаться. Нам кажется характерным, что все политические декларации и программы Белого движения в этот, начальный, период его истории полны недомолвок и противоречий. Не стоит искать в этом злой умысел. Скорее это было результатом того, что и рядовые участники движения, и его вожди плохо представляли отдаленные перспективы. Сложно было думать о будущем в ситуации, когда каждый день мог стать последним.

Новый, 1918 год начинался тревожно. 2 января Корнилов пришел в общежитие на Барочной. Собрав офицеров, он обратился к ним с краткой речью: «Здравствуйте, господа! Дай Бог, чтобы этот новый год был счастливее старого. Тяжелое будет время для вас и для меня. Я объявил войну предателям Родины. Большевиков за врагов я не считаю, это лишь несчастные обманутые люди. Если же я борюсь с ними, то лишь потому, что вслед за ними мы увидим немецкие каски. Большевики — это немецкий авангард. Тяжелый будет год и тяжелая борьба. Наверное, многие из вас падут в этой борьбе, может быть, погибну и я, — но я верю в то, что Россия снова будет великой, могучей» {510} 510 ГА РФ. Ф. 440. Оп. 1. Д. 26. Л. 40. .

Корнилов собрался уходить, но его попросили остаться. Оказывается, ожидая командующего, офицеры пригласили городского фотографа и сейчас попросили Корнилова сфотографироваться с ними. Этот снимок (последний прижизненный снимок Корнилова) сохранился. В тесной, заставленной металлическими кроватями комнате столпилось множество людей. На первом плане — Корнилов. Он одет в длинное бесформенное пальто с меховым воротником, на голове — высокая барашковая папаха. Лицо его усталое и спокойное.

В начале января стало ясно, что большевики готовят генеральное наступление. Красное командование намеревалось вбить клин между территорией Дона и Украиной, где у власти находилась Центральная рада. Красные продвигались от Харькова и Луганска через Лозовую и Синельниково в направлении Новочеркасска и Ростова. 10 января штаб Добровольческой армии перебрался в Ростов. Сюда же переехала и семья командующего. Жена и дети Корнилова поселились в одноэтажном каменном доме на Ермаковском проспекте, сам же Корнилов большую часть времени проводил в помещении штаба.

Разместился штаб в особняке миллионера Парамонова на Пушкинской улице. Здание было недостроено, во многих комнатах еще не было обоев, мебель была самой разномастной. Генерал А.П. Богаевский вспоминал: «Большой дом Парамонова кипел жизнью как улей. С утра и до поздней ночи там шла нервная, лихорадочная работа, происходили совещания, приходила масса офицеров всяких чинов, сновали ординарцы с донесениями и приказами. Кроме генералов Алексеева и Корнилова, я встречал там генералов Деникина, Лукомского и многих других. Печать тревоги и тяжелой грусти лежала на всех лицах: не слышно было шутки и смеха и громкого разговора…» {511} 511 Богаевский А.П. 1918 год// Белое дело. Ледяной поход. М, 1993. С. 30.

Корнилов занял угловой кабинет на втором этаже. В комнате постоянно были опущены шторы, но огромная люстра под потолком давала вполне достаточно света. Для того чтобы попасть к командующему, нужно было пройти целый лабиринт комнат и приемную, где дежурили Хаджиев и второй адъютант командующего — поручик Долинский. Один из визитеров, побывавших у Корнилова в эти дни, вспоминает об этом так: «В светлом кабинете за большим письменным столом, в широком кожаном кресле сидел генерал, желтый, скуластый, с по-монгольски раскосыми глазами. Он, вероятно, был мал ростом и словно утонул в кресле — над столом виднелись только голова и плечи с погонами» {512} 512 Клементьев В.Ф. В большевицкой Москве (1918-1920). М., 1998. С. 16. .

В том же здании, но по другую сторону от вестибюля, располагался кабинет Алексеева. Они по-прежнему предпочитали не встречаться между собой. Даже в письменном виде генералы общались крайне редко, причем инициатором в таких случаях всегда выступал Алексеев.