Александр Ушаков - Лавр Корнилов

Попыткой уйти от этого были и прозвучавшие на совещании сомнения в том, что посланцы Ставки говорят от имени самого Корнилова. Нам представляется, что в этом вопросе колебаний быть не может. Напомним, что фамилию капитана Роженко Корнилов называл Лукомскому в качестве одного из разработчиков плана будущего выступления. Роженко был секретарем Главного комитета Союза офицеров, а эта организация с самого начала своего существования взяла курс на военный переворот. По основной должности Роженко был офицером для поручений в Особом делопроизводстве управления генерал-квартирмейстера. Это учреждение с мало чем говорящим названием было своего рода политической канцелярией Ставки, и именно здесь находился центр интриг и заговоров.

В день приезда Корнилова в Москву у него состоялась личная встреча с Милюковым. Разговор был очень дипломатичен и не касался впрямую острых тем. Из этого общения Милюков вынес впечатление того, что Корнилов уже окончательно решился на разрыв с правительством. Но и у Корнилова создалось впечатление, что лидеры кадетов готовы поддержать его. И то и другое было результатом взаимного непонимания. Соратник Милюкова по руководству кадетской партией В.А. Маклаков говорил в это время председателю Главного комитета Союза офицеров Л.Н. Новосильцеву: «Передайте генералу Корнилову, что ведь мы его провоцируем, особенно М[илюков]. Ведь Корнилова никто не поддержит, все спрячутся…» {319} 319 Там же. С. 31.

Еще об одной встрече с Корниловым в эти дни рассказал позднее А.И. Путилов. Напомним, что созданное им Общество экономического возрождения России занималось сбором денег в поддержку мероприятий, направленных на противодействие социалистической пропаганде. Во время своего пребывания в Москве Корнилов пригласил Путилова и другого банкира — А.И. Вышнеградского для беседы к себе в вагон. Не тратя время на долгие предисловия, он сказал: «По соглашению с Керенским, я посылаю в Петроград корпус разогнать большевиков. Но разогнать мало, надо арестовать. Чтобы большевики не разбежались из Смольного и чтобы избежать уличного боя, нужно организовать внутри Петрограда выступление… Для этого потребуются средства. Нужно собрать офицеров, юнкеров. Нужны деньги, чтобы разместить людей перед выступлением, кормить. Можете ли вы мне дать деньги?» {320} 320 Заговор Корнилова (по воспоминаниям А.И. Путилова) // Последние новости (Париж). 1937. 20 января.

Путилов и Вышнеградский ответили, что деньги есть и, хотя распоряжаются ими не только они, скорее всего проблем с этим не будет. Было условленно держать связь с тем, чтобы в нужный момент посланцы Корнилова могли прийти за деньгами. Путилов особо подчеркивал, что у него создалось впечатление, что Корнилов и Керенский действуют заодно. Если это ложь, то непонятен ее смысл. Было бы ясно, если бы Путилов утаил что-то в показаниях на следствии по «делу Корнилова». Но его даже не допрашивали, а своими воспоминаниями он поделился лишь спустя десять лет, когда острота вопроса была в значительной мере снята. Приходится верить тому, что он говорил о настроениях Корнилова. Но, может быть, обманывал сам Корнилов? Говоря, что он действует в согласии с Керенским, главковерх уже тогда готовил мятеж? Скорее всего, это тоже не так. Все было даже не сложнее, а гораздо запутаннее.

Заговор, несомненно, был. Но, если вдуматься, он был каким-то странным. Маклаков, присутствовавший на совещании общественных деятелей с представителями Ставки, позже писал: «Я был поражен и напуган тем общим впечатлением, которое посланцы Корнилова вынесли из этого собрания; это впечатление было, что “общественные деятели” им сочувствуют и их поддерживают. Помню, что я очень резко упрекнул Новосильцева в том, что эти посланцы сознательно или бессознательно ведут двойную игру: говорят нам, что дело уже решено, что выбора нет, в то время как еще ничего не решено, а затем сообщают Корнилову наше отношение к свершившемуся факту под видом отношения к самому проекту» {321} 321 Катков Г.М. Дело Корнилова. С. 169. Выделено В.А. Маклаковым. .

Итак, заговор был. Были заговорщики, увлеченно, как дети, игравшие в конспирацию. Все это делалось именем Верховного главнокомандующего, но при этом сам он еще далеко не решил для себя, что он будет делать дальше. Корнилов не верил Керенскому, но продолжал верить Савинкову, он еще не оставил надежды на то, что все вопросы можно будет решить путем соглашения. Но нетерпеливые головы из окружения главковерха подталкивали его к разрыву. Самым досадным было то, что в любой момент большинство из них было готово уйти в сторону.

Мы уже писали о том, что отсутствие у Корнилова близких друзей заставляло его приближать к себе людей случайных и ненадежных. Таковыми были Завойко и Филоненко, в какой-то мере — полковник Голицын. В середине августа в окружении главковерха появилась еще одна таинственная личность — А.Ф. Аладьин. Биография его запутана и содержит сведения, противоречащие друг другу. В двадцать с небольшим лет он был арестован за революционную пропаганду, приговорен к ссылке, но бежал за границу. В Россию он вернулся лишь через девять лет, во время первой революции. В 1906 году Аладьин, называвший себя тогда социал-демократом, был избран депутатом I Думы. В короткий период существования первого российского парламента он получил известность как лидер фракции трудовиков. В том же году Аладьин был снова арестован и снова бежал. Последующие десять лет он прожил в Англии, где занимался коммерцией и журналистикой, а по слухам, не гнушался и вымогательством денег у заезжих русских. С началом войны он стал военным корреспондентом и надел погоны лейтенанта английской армии.

В Россию Аладьин, по его словам, вернулся лишь 2 августа 1917 года, но сразу развил активную деятельность. Уже на следующий день он посетил находившегося в Петрограде Корнилова, познакомился с Савинковым и рядом других министров. Как бывший депутат Думы Аладьин присутствовал на Государственном совещании, тогда же вновь встретился с Корниловым и получил от него приглашение посетить Ставку. Откладывать дело он не стал и тут же выехал в Могилев. Здесь он развивал перед Филоненко фантастический план создания своего рода парламента из депутатов всех четырех дум, перед которым было бы ответственно Временное правительство. Покинув Ставку на несколько дней, он вернулся как раз в самый разгар «корниловского дела».

Милюков, относившийся к Аладьину крайне отрицательно, считал его откровенным авантюристом. Своим подчеркнуто «англизированным» видом, вплоть до вересковой трубки в зубах, он производил впечатление человека, надевшего маскарадный костюм. При этом Аладьин был еще и суеверен до крайности, а когда начинал говорить на свою излюбленную тему о масонах, то и вообще производил впечатление не совсем нормального. При этом он чуть ли не ногой открывал двери министерских кабинетов и присутствовал на самых секретных совещаниях у главковерха. Вероятнее всего это объяснялось тем, что при каждой возможности Аладьин намекал на свою причастность к деятельности английской разведки. Именно как посланца могущественной Британии его принимали и политики, и генералы. Трудно сказать, было ли это так на самом деле. Во всяком случае, Керенский (к слову, отказавшийся встречаться с Аладьиным) называл его весьма важным тайным агентом Англии {322} 322 Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993. С. 260. .