Вячеслав Бондаренко - Герои Первой мировой

— Придворным быть я, наверно, не сумею…

При столь критическом положении нашего фронта, требующем непрерывного к себе внимания, генерал Алексеев признавал перемену высшего командования в данную минуту безусловно вредной».

Надо сказать, что Алексеев был не одинок в этом своем мнении. Когда 20 августа Николай II сообщил о своем решении возглавить армию членам правительства, восемь министров из тринадцати подали заявления об отставке в знак протеста. Это было связано, во-первых, с тем, что бывший Верховным с 1914 года великий князь Николай Николаевич пользовался немалой популярностью в армии и обществе, а во-вторых, с общим восприятием личности Николая II в стране. Критикуя его решение, члены правительства в резких тонах указывали, что «народ давно, со времен Ходынки и японской кампании считает Государя царем несчастливым, незадачливым», что Николай II никогда не был полководцем, а следовательно, русская армия под его водительством заранее обречена на поражение.

Однако все обстояло далеко не так однозначно, как представлялось министрам. Великий князь Николай Николаевич давно уже не был тем Верховным главнокомандующим, перед которым трепетали войска — и свои, и чужие. Еще в мае 1915 года он спрашивал Николая II, не хочет ли он назначить Верховным более способного человека. Особенно подкосили Николая Николаевича события лета 1915-го — отступление из Галиции, сдача без боя крупнейших крепостей: Новогеоргиевска и Ковно. Он отчего-то решил, что остановить противника можно будет не ранее чем под Курском и Тулой, то есть заранее соглашался отдать противнику всю Белоруссию и Смоленщину без боя!.. Так что оставить армию в ведении человека, потерявшего самообладание, плакавшего при известии о падении Ковно и оправдывавшего все неудачи фразой «Так Богу угодно», было подобно смерти.

Решение Николая II самому возглавить армию было для него весьма непростым. Обычно монархи возглавляли армии своих государств в преддверии победоносных походов, в ожидании лавров полководца. Николай II встал во главе Русской Императорской армии в момент величайшей опасности, нависшей над страной. Империя должна была сама справиться с наседавшим на нее врагом — ибо, к великому сожалению и негодованию русских, союзники ровно ничем не стремились облегчить участь России летом 1915 года…

Если бы английские и французские армии начали хотя бы минимальное наступление на Западном фронте, германцы волей-неволей вынуждены были бы прекратить яростный натиск на Востоке. Активизируйся второй фронт — и битвы за Белоруссию могло бы и не быть, русская армия остановилась бы на границах Польши… Но англичане и французы, словно не замечая тяжелейшего положения союзников, стояли на тех же позициях, что и в апреле. Британский посол Д. Бьюкенен в августовском номере газеты «Новое время» даже дал специальное интервью, в котором объяснил причину бездействия своей армии: дескать, англичане накапливают снаряды, а когда их будет достаточное количество, тогда и ударят!.. На Италию, вступившую в войну на стороне Антанты, надежды тоже не было: место брошенных на итальянский фронт австрийских дивизий заняли германские…

Но, так или иначе, М.В. Алексеев, как и большинство военнослужащих, встретил назначение Николая II на пост Главковерха без сочувствия. «Надежда, что Император Николай II вдруг станет Наполеоном, была равносильна ожиданию чуда, — вспоминал Г.И. Шавельский. — Все понимали, что Государь и после принятия на себя звания Верховного останется тем, чем он доселе был: Верховным Вождем армии, но не Верховным Главнокомандующим; священной эмблемой, но не мозгом и волей армии… Армия, таким образом, теряла любимого старого Верховного Главнокомандующего, не приобретая нового. Помимо этого, многие лучшие и наиболее серьезные начальники в армии, по чисто государственным соображениям, не приветствовали решения Государя, считая, что теперь, в случае новых неудач на фронте, нападки и обвинения будут падать на самого Государя, что может иметь роковые последствия и для него, и для государства. Конечно, встречались и такие “патриоты”, которые, надрываясь, кричали, что решение Государя — акт величайшей мудрости. Но голос их звучал одиноко, не производя впечатления на массы».

Впрочем, приказы не обсуждаются. Должность главкома Западного фронта у Михаила Васильевича принял генерал от инфантерии А.Е. Эверт (в 1912-м именно его Алексеев сменил на посту командира 13-го корпуса). Таким образом, командовать новообразованным Западным фронтом Алексееву довелось всего две недели.

19 августа 1915 года Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич издал следующий приказ:

«Высочайшими указами Правительствующему Сенату 18 сего августа назначены: начальник моего штаба генерал от инфантерии Янушкевич — начальником по военной части Наместника Его Императорского Величества, а главнокомандующий Западного фронта, генерал от инфантерии Алексеев, — начальником моего штаба. Объявляя о таковой Высочайшей Воле, повелеваю генералу от инфантерии Янушкевичу сдать занимаемую должность, а генералу от инфантерии Алексееву занять и вступить в таковую». В тот же день, сдав дела Эверту, Михаил Васильевич впервые приехал в белорусский город Могилёв, где уже 11 дней размещалась перебазировавшаяся из Барановичей Ставка Верховного главнокомандующего. Именно оттуда на протяжении августа 1915-го — ноября 1917 года шли приказы, координировавшие деятельность всех русских вооруженных сил. Могилёв стал военной столицей империи.

22 августа великий князь Николай Николаевич пригласил Алексеева на откровенную беседу. В комнате находился также протопресвитер армии и флота Г.И. Шавельский.

«— Я хочу ввести вас в курс происходящего, — неторопливо заговорил великий князь. — Ты, Михаил Васильевич, должен знать это, как начальник штаба, от отца Георгия у меня нет секретов. Решение государя стать во главе действующей армии для меня не ново. Еще задолго до этой войны, в мирное время, он несколько раз высказывал, что его желание, в случае Великой войны, стать во главе своих войск. Его увлекала военная слава.

Императрица, очень честолюбивая и ревнивая к славе своего мужа, всячески поддерживала и укрепляла его в этом намерении. Когда началась война, он так и сделал, объявив себя Верховным Главнокомандующим. Совет министров упросил его изменить решение. Тогда он меня назначил Верховным. Как вы оба знаете, я пальцем не двинул для своей популярности. Она росла помимо моей воли и желания, росла и в войсках, и в народе. Это беспокоило, волновало и злило императрицу, которая всё больше опасалась, что моя слава, если можно так назвать народную любовь ко мне, затмит славу ее мужа. К этому примешался распутинский вопрос. Зная мою ненависть к нему, Распутин приложил все усилия, чтобы восстановить против меня царскую семью.