Иосиф Кобзон - Как перед Богом

Лидия Андреевна жила у метро «Аэропорт».

И мы в 1973 году с моей еще совсем молодой женой, с Нелей, пришли как-то к ней в гости почаевничать. Жила она уже одна. Была, правда, у нее приходящая домработница, но жила она одна. Воображение гостей всегда поражали развешанные на стенах картины знаменитых художников. Моя Неля восхищалась: «Какая у Вас красота, Лидия Андреевна!»

— Тоже мне скажешь, красота. Это все, что осталось от красоты, — вздыхала Русланова. — Все забрали.

Я поправил ее: «Лидия Андреевна, не все забрали. Многое ведь и вернули».

— Называется «вернули». Если бы ты видел, сколько забрали!

Для нее эти картины были поистине духовной пищей, а не тем, чем бывают для очень богатых, но малоинтеллектуальных людей, которые, ничего не смысля, заводят собрания книг, фарфора, живописи и т. д. Русланова во всем, что собирала, разбиралась. Подводила к картине и, как настоящий ценитель, давала пояснения и делала тонкие замечания. Собирательство было у нее не ради моды, а для души. Антиквариат, живопись, драгоценности и ювелирные украшения — все это было плодами ее профессиональных увлечений.

Она до последнего со знанием дела надевала на себя те или иные богатые украшения.

В связи с этим запомнились картинки ее подготовки к выходу на сцену. Она говорила: «Пора засупониваться. (Значит, одеваться.) Давай, касатик, иди к себе, потому что я сейчас в сейф полезу». И показывает себе на грудь. «Сейф» был у нее на груди. Я уходил. Она доставала из этого своего «сейфа» мешочки с драгоценностями и начинала наряжаться. По окончании концерта все происходило в обратом порядке. Я стучал к ней в гримерку: «Лидия Андреевна, Вы готовы?»

— Ой, какой ты скорый! Подожди-подожди, касатик, я еще не рассупонилась. (Это означало, что она еще не переоделась и не отправила свои драгоценности в… «сейф».) А матерщинница была какая! Заслушаешься…

Последние ее дни и похороны были очень печальны. Кстати, это участь большинства знаменитых людей. На этот счет у Беранже есть точные стихи (известные у нас в переводе Маршака «Нищие» — о судьбе когда-то популярной актрисы):

Я не могу сказать, что и Лидию Андреевну в последний путь на Новодевичье провожало мало народу, но, конечно, несопоставимо меньше, чем было бы, если бы ее не стало в те годы, когда ехали на ее концерты за тридевять земель.

Похоронили ее в одной могиле с генералом Крюковым — одним из ее любимых мужей.

Дожив до почтенных лет, ни с одним мужем Русланова детей не завела. Наследницей ее богатейшего наследства оказалась приемная дочь, дочь генерала Крюкова. У них были хорошие отношения, но, знаете, могилка Руслановой почему-то не ухожена… Конечно, это могло бы сделать, скажем, государство, но даже у него нет юридического права на владение могилой, и никто, кроме имеющих такое право, не может предпринимать никаких действий к месту захоронения…

Короче, умерла Русланова Лидия Андреевна от второго инфаркта в возрасте 73-х лет. Тяжело ей было жить, потому что была она очень болезненная, очень одинокая и забытая, хотя в годы известности мужей, друзей и поклонников было не сосчитать.

Впервые с Леонидом Осиповичем Утесовым я встретился в Летнем театре парка «Эрмитаж». Я выступал на открытой эстраде в «раковине», а Леонид Осипович выступал в Летнем театре. Закончив выступление, я побежал к нему на концерт. Это был примерно 1961 год. Мне, как артисту, позволили наблюдать за Утесовым из-за кулис. Когда он завершил концерт со своим джаз-оркестром, сразу выстроилась целая очередь поздравлять его с очередным успехом. Ну и… я тоже встал. Когда я выстоял очередь и смог подойти к Леониду Осиповичу, мне было так интересно смотреть на его припомаженное лицо, а говорить с ним напрямую тем более. От избытка чувств я выдохнул: «Это фантастика — то, что Вы делаете. Спасибо Вам огромное. Мне не просто интересно наблюдать, но и — учиться у Вас…».

— А зачем это Вам? — удивился Утесов.

— Ну, я же тоже артист! — отрекомендовался я.

— Да-а-а? И чем же Вы занимаетесь?

Я пою, Леонид Осипович. Может быть, Вы когда-нибудь меня услышите…

— Может быть, и услышу, — вежливо закончил разговор Утесов.

…Следующая встреча состоялась в 1964 году. В Москве проводился конкурс на лучшую советскую песню и на лучшего исполнителя. Я выступал с композитором Аркадием Ильичем Островским и пел песню «Атомный век». Председателем жюри был Утесов. Нам присудили вторую премию. Первую премию получили Лученок и Вуячич. Я, естественно, был счастлив…

Прошло какое-то время, и я оказался в гостях у Бориса Брунова, с которым дружил всю жизнь. Брунов жил с Утесовым через стенку. Сидим, болтаем. Заходит Леонид Осипович. «О-о-о! Садитесь, Леонид Осипович», — пригласили хозяева Борис Сергеевич и Марья Васильевна. Утесов сел и неожиданно говорит: «А я видел Ваше выступление по телевидению, Иосиф. Молодец! Вы мне понравились». «Большое спасибо, Леонид Осипович. Если бы Вы знали, как мне приятно это слышать!» — с волнением произнес я. Это сейчас Сталин не Сталин, Гагарин не Гагарин, Утесов не Утесов… А тогда все, не только я, никогда не теряли понимания: кто есть кто!

Утесов зашел к Брунову прямо в домашнем халате. Быстро было организовано застолье с выпивкой и чай. Пили, надо сказать, немного. Да это и не нужно было, как бывает нужно, когда хотят поднять собравшимся настроение. И так было жутко весело. Утесов, если его компания располагала, мог выдавать такое, что от смеха становилось не по себе. И вот в тот раз, помню, шепчет мне Маша Брунова: «Иосиф, попроси Леонида Осиповича, чтобы он „рассказал“ песню „Из-за острова на стрежень“.» Я говорю: «Что значит — рассказал?» Она: «Именно рассказал…» Я попросил. «Э-э-э, ладно, Маша, прекрати», — попытался отбиться Леонид Осипович. Однако мы так дружно стали упрашивать, что деваться ему было некуда, и он согласился…

Как же интересно он это «рассказывал», с ума можно было сойти. Мы обхохотались.

— Как думаете Ви, что было би, — начал он с одесским еврейским акцентом, — если би Стенька Разин проснулся би и оказался би Сеней Ройзман?… Вот просипается Сеня Ройзман и говорит: «Голова у мене болит… Голова у мене болит… Ганэф [1] На языке идиш — воришка. , иди сюда! Шо я вчера делал?

— Пили…

— Пили? А де мы пили?

— Ну как… де мы пили? На корабле мы пили…

— На корабле? А как мы оказались на корабле?

— Ну как? Мы выплыли…

— Откуда мы выплыли?

— Из-за острова…

— Из-за… Эти мои еврейские штучки — „из-за“… Нет, чтобы прямо, мне нужно обязательно из-за… И куда мы плыли?