Давид Арманд - Путь теософа в стране Советов: воспоминания

На обратном пути совхоз неожиданно показался очень быстро и притом как-то сбоку. Недоставало ещё заблудиться! Но грейдер тот самый, нет сомнений. И вдруг меня осенило — мираж! Настоящий мираж, тот самый мираж, который, если верить Лункевичу, морочит голову путникам в Сахаре! Вот это здорово! До какой широты доехали! Совхоз помаячил с полчаса, потом декорацию убрали. Зато на грейдере появились впереди разливанные озёра. Совершенно натуральные, только бы дойти! Дошли — сухая степь. Спасибо степи, она развлекала нас всю дорогу, пока не показался взаправдашний совхоз, который мы приняли сперва за мираж. Кабы не мираж всю дорогу, язык бы на плечо. Пришли мы довольные: впервые мы с Галей видели безграничную степь, высохшую реку, впервые — мираж. Всё это в копилку жизненного опыта.

По неопытности, решив загорать, я шёл всю дорогу без рубашки, не учтя силу южного солнца. На другой день вся спина была в волдырях и температура скакнула к сорока градусам. Галя пострадала меньше. Через неделю мама нас вылечила.

И всё-таки мы оба остались довольны этим походом.

Неделя у мамы пролетела очень быстро. Надо было ехать дальше.

— Как скоро, — сказала мама на прощанье. — Я, конечно, понимаю, что вам самим надо отдохнуть как следует.

Мне было стыдно. Ведь Кавказ — только удовольствие.

На станции Дарг-Кох мы пересели на «кукушку». Снежные горы так манили, но они приближались к нам безбожно медленно. Галя соскакивала на ходу, рвала заморские цветы и догоняла вагоны. «Кукушка» довезла нас до станции Алагир. Здесь ещё была степь, но совершенно другая, чем в Верблюде. Поля перемежались с садами, виноградниками, сёла кубанских казаков сменились сёлами осетин. Дальше мы пошли пешком.

Переночевали в Алагире. Вышли на мутный Ардон, теперь он будет течь нам навстречу до Мамисонского перевала. По мере того, как мы продвигались в горы, река врезалась всё глубже. Сначала окружили нас галечниковые холмы. Но вот и скальные породы, первое ущелье. Мы входили в горы как в храм, через длинный ряд преддверий, и за каждой дверью находили что-нибудь новое: скалы, деревья, цветы, птиц, насекомых — относящихся к священным реликвиям Кавказа, и потому не уставали восхищаться. Шли целый день, он показался нам очень тяжёлым. Плечи ещё не обмялись под рюкзаками, ноги не приспособились к новой обуви.

Следующая остановка в Мизуре. Наши знания в экономической географии равнялись нулю, и мы были очень удивлены, увидев прилепившееся к скале высокое и узкое здание обогатительной фабрики, новенькое, всё из стекла и бетона, построенное немцами. Рядом было разрушенное здание, где какой-то предприниматель, ещё до покорения Кавказа русскими, плавил руду. Я уверил главного инженера, что буду на заводе «Динамо» строить моторы для подвесной канатной дороги, и получил для нас право осмотреть всю фабрику. Процесс обогащения и в особенности флотации нас совсем очаровал.

Мы узнали, что неподалёку в горах есть цинково-свинцовый рудник, и решили на другой день сделать боковой рывок туда — в Садон. Положительно ничего не хотелось упускать!

Мы лезли так круто, как нам ещё не приходилось, завидуя мачтам рудовозной канатной дороги, которая легко и грациозно поднималась впереди нас через пропасти. Прося в рудоуправлении разрешение, я придумал аргумент: мне как инженеру-электрику необходимо ознакомиться с условиями работы рудничных электровозов, к проектированию которых я приступаю. Я думал, что опять удачно соврал. Начальник любезно разрешил:

— Да, да, мы уже дали заказ на завод «Динамо». — Вот ведь начальник, оказывается, правду сказал!

Тусклое пятно шахтёрской лампочки скупо освещало давившие своды. Мы полезли в штольню в сопровождении десятника. Внезапно выкатывавшиеся нам навстречу вагонетки ручной откатки, полуголые горняки в войлочных шляпах, оглушительный стук отбойных молотков и несусветная пыль в забое произвели на меня сильное впечатление. Шахты прекрасно освещены, но нет никакой вентиляции. Дым от взрывов динамита буквально душил. За год состав шахтёров сменялся — больше не выдерживает самый сильный и здоровый человек. Подъём на сто метров по лестнице отнимает у рабочих полчаса свободного времени, так же спуск. Подъёмников нет. Так вот где рождаются чушки, которые я бросал в ванну винцового пресса на ВКЗ! Ох, и тяжелы же их роды! Ну что ж, это новости тоже в копилку.

Я говорил со многими инженерами и шахтёрами, почти сплошь осетинами. Они приветливы и откровенны. За последние годы выстроено много школ, больниц, дорог, много аулов переведено на равнину. Кабы было что есть, лучше б и желать нечего. Над осетинизацией смеются: «Зачем нам эта искусственная культура, зачем нам письменность?» И валом валят в русские школы, рабфаки, ВУЗы.

Следующим аттракционом был Цейский ледник, к которому мы также не преминули завернуть. Красоту Цейского ущелья не стоит описывать, она общеизвестна. Оно вывело нас на древнюю конечную морену, где расположено священное для осетин место — Реком. Собственно, Реком — старинная церковь, полухристианская, полуязыческая. Она стояла в совершенно пустынном месте, к счастью для нас, потому что иначе нам бы не уйти оттуда живыми.

Это небольшая изба на огромной поляне, сложенная из здоровенных сосновых брёвен. У крыльца пузатые колонны, на крыше — резной конёк. Ни дать, ни взять, Билибинская акварель. Снаружи поляна окружена полуразрушенной стеной, сплошь покрытой рогами туров и оленей. Их приносили сюда в жертву после первой охоты. Тут же росло деревцо, тогда уже совершенно засохшее, увешанное тысячами колоколов и колокольчиков разных размеров и ярких тряпочек. При раскачивании дерева все колокольчики звенели на разный тон, а тряпочки качались и мелькали как огоньки. У корней дерева лежала также куча бесчисленных рогов животных. На двери висел увесистый замок. Нам было очень любопытно поглядеть, что внутри. Пользуясь своей худобой, я пролез в окошко. Внутри был алтарь, рядом на столе тренога с подвешенным к ней котлом, по-видимому, для жертвоприношений. Кругом стояло множество предметов: вместе с православными иконами и крестами здесь находились традиционные осетинские медные кувшины, роговые кубки, витые кованые вилки и т. п. В качестве последнего по времени дара богу фигурировал затейливый флакон из-под одеколона. Всё это я вытаскивал в окно и передавал Гале для обозрения. Затем тем же порядком мы аккуратно переправляли все диковинные предметы назад и расставляли в том же положении.

Мы пошли дальше по тропе и часам к двум достигли ледника. Выкупавшись под падающим с него водопадом, отдохнули. Язык ледника напоминал формой, цветом и унылым видом кита, лежащего на мели. Мы вскарабкались на него, бегали и дурачились, впервые попирая ногами настоящий ледник, хотя и засыпанный мелкими камешками. Я сбрасываю со счёта ледяной грот на Монте-Роза. Положительно в этом путешествии географические чудеса так и лезли нам в руки. Мы переночевали на турбазе.