Давид Арманд - Путь теософа в стране Советов: воспоминания

Но попалась нам и серьёзная девушка, Нюра. Она удовлетворяла всем кондициям и была в меру культурна, чтобы понимать и исполнять наши гигиенические и педагогические правила. При ней случилось чрезвычайное происшествие, для описания которого придётся мне сделать отступление.

В то время начальником ГПУ был Ягода. Человек холодный и жестокий, он был, очевидно, под стать Сталину, орудием для расправы с инакомыслящими и для укрепления его власти. Крупнейшими операциями, проводившимися в то время: ликвидацией кулачества и добиванием социалистов, он руководил образцово.

При нём была введена система повторных сроков, обрекавшая социалистов на пожизненную тюрьму и ссылку при начальном кратковременном приговоре 3–5 лет. При нём же, если не ошибаюсь, у политических заключённых были отняты те немногие преимущества перед уголовниками, которыми они пользовались при царском правительстве. Они были поставлены на ступеньку даже более низкую, чем воры, убийцы и насильники, как люди, якобы совершавшие тягчайшие преступления против Родины. Я мог «гордиться» тем обстоятельством, что женой Ягоды в то время стала моя одноклассница по школе Свентицкой, некогда угощавшая меня блинами во время голода, племянница Свердлова Ида Авербах.

На этом мрачном фоне была только одна светлая точка, словно игрушечный кораблик, пытающийся бороться с бурей — Политический красный крест, возглавляемый первой женой Горького — Екатериной Павловной Пешковой. Эта совершенно честная организация, не числившаяся в штатах никакого ведомства и не получавшая ни от кого субсидий, делала для заключённых бесконечно много: собирала пожертвования и отправляла их в виде тысяч посылок во все тюрьмы Союза, делала передачи, хлопотала о свиданиях и переписке для родных, искала мужественных адвокатов, соглашавшихся выступить на редких гласных процессах. Всё это делали четыре женщины — Пешкова, две её сотрудницы и курьерша. Больше сотрудников держать ГПУ не разрешало.

Конечно, штатные сотрудницы не могли бы справиться со своими задачами, если бы им не помогала широкая общественность. Все родственники заключённых, все вырвавшиеся из тюрем, многие интеллигенты, возмущавшиеся систематической травлей и истреблением наиболее бескорыстных, наиболее преданных людей России, помогали, чем можно, Екатерине Павловне: доставали деньги и продукты в фонд помощи заключённым, исполняли разные поручения, вплоть до заколачивания ящиков с посылками в места заключения.

Это была опасная работа. ГПУ, не решавшееся закрыть организацию, имевшую агреман, полученный в первые годы советской власти от Ленина и Дзержинского. Екатерина Павловна была лично дружна с Лениным ещё в эмиграции и выполняла его задания. Но спецорганы всячески старались свести на нет деятельность Екатерины Павловны, лишая её той общественной поддержки, при наличии которой она и могла существовать. Люди из её актива систематически арестовывались. Так попал на Соловки Винавер, принимавший горячее участие в организации Креста. Так попала в Суздальский монастырь моя тётушка Лена и многие другие.

Я часто бывал в Кресте на Кузнецком 24 в годы сидки мамы, знал всех его сотрудниц и некоторых помощников. Там я и познакомился с Ириной Алексеевной Сысоевой, заменившей Лену на добровольной работе в Кресте.

Это была маленькая женщина с привлекательным лицом и великолепной шевелюрой. Она вела мужественную жизнь. Разведясь с мужем, крупным партийцем, она самостоятельно воспитывала двух детей и заботилась о жившем с ней брате. Она зарабатывала и, сверх того, все силы отдавала общественной работе в Кресте.

В это время моя няня Груша вернулась в Москву. Мы не видели возможности предоставить ей удобное жильё и рекомендовали её Ирине Алексеевне. Няня жила в маленькой комнатке при кухне, вела у Ирины Алексеевны хозяйство и очень много помогала нам с нашими детьми. Дети её крепко любили и всю жизнь считали её родной бабушкой. Жили мы от няни близко: мы — в Колокольниковом переулке, а она — на Лубянском проезде (позже — проезде Серова). В этом самом доме жил и застрелился Маяковский, там теперь его музей. Гале не повезло. Будучи как-то у няни в гостях, она слышала последний его выстрел.

Няня и Ирина Алексеевна искренне полюбили друг друга. Да Ирину Алексеевну и нельзя было не полюбить, столько в ней было доброты, человечности, необыкновенного спокойствия и большого ума. В этот период мы с ней тоже близко познакомились и, навещая Грушу, постоянно к ней заходили.

Случилась у Алёши удачная няня, девушка Нюра. Заметим, не Анета или Дора или Софа, как называли себя предыдущие девицы, а просто Нюра. Я решил, воспользовавшись этим, уговорить Галю отдохнуть, первый раз в жизни. Пришлось затратить много сил, чтобы она согласилась. Купили на заводе путёвку на две недели в дом отдыха в Савва-Звенигородском монастыре. Гале там очень понравилось Она жила вдвоём с приятной женщиной, обедала в трапезной, много ходила на лыжах и сдавала нормы ГТО.

10 февраля я, поднатужившись, послал ей денег, чтобы продлить её отдых ещё на две недели и написал письмо, что к 12-му приеду навестить. Накануне ночью, склонившись над Алёшей, я почувствовал дикую боль в пояснице, едва-едва не упал на ребёнка. Кое-как подполз к своей кровати и, едва сдерживая крик, грохнулся на неё. Утром как будто боль прошла. «Ну, — думаю, — слава богу, значит это что-то случайное». Решил перед поездкой к Гале навестить няню Грушу. Я позвонил, как обычно, с чёрного хода, чтобы сначала посидеть с няней, а потом навестить Ирину Алексеевну. И услышал:

— Данюшка, не в добрый час ты ко мне пришёл! — Так встретила меня няня, указывая глазами на угол кухни.

В углу сидел пожилой красноармеец с винтовкой на коленях. Я сразу понял ситуацию. В кухне была масса народу: в квартире жили три семьи. К ним приходило множество знакомых. На кухню забегали домработницы из других квартир занять соли или спичек, наведывались разносчики, старьёвщики, молочницы, нищие… Все прилипали к липкой бумаге засады. ГПУ явно предполагало, что видный диверсант может принять облик простой молочницы. Знакомые хозяев толпились в комнатах. Я был удивлён, услышав оттуда смех. Это родственники Ирины Алексеевны затеяли какие-то игры, чтобы поднять настроение людей, попавших «как кур в ощип». Саму Ирину Алексеевну уже увезли. К моему приходу засада продолжалась уже вторые сутки.

Я заявил, что знаком только со старушкой няней, которая меня вырастила, и пришёл её навестить. Разумеется, это не произвело никакого впечатления. Всё же я не пошёл в комнаты и упрямо продолжал сидеть в кухне.

Застрявший народ надо было не только отвлекать от мрачных мыслей, но и кормить, поэтому все три семьи объединили все запасы своих продуктов и осуществили кое-какое пропитание. Но за сутки все запасы были уже начисто съедены. После долгих переговоров выпустили 13-летнюю дочь Ирины Алексеевны, Талочку, в лавку.