Виктор Васильев - Загадка Таля. Второе «я» Петросяна

Большую заботу о Тигране проявлял и Андро Акопян, один из зачинателей шахмат в Армении, тогдашний директор шахматного клуба. Акопян устроил его на работу инструктором, старался ускорить получение комнаты, беспокоился о том, чтобы Тигран вовремя поел, вовремя лег спать.

Преданным другом на всю жизнь стал для Тиграна Лорис Калашян — в ту пору студент, изучавший философию. Однажды в чемпионате республики Калашяну удалось победить Тиграна. Едва сдерживая радость, Калашян стал расставлять фигуры, собираясь вместе с партнером проанализировать партию, как вдруг Тигран вскочил и быстрыми шагами ушел к себе (он жил в небольшой комнате в том же здании, где шел турнир). Калашян пошел вслед за ним и застал своего друга в слезах.

Растерявшись, он не знал, как утешить Тиграна. И вдруг воскликнул:

— Неужели тебе не приятно, что твой товарищ стал кандидатом в мастера?

Это был самый сильный довод. Тигран улыбнулся, и друзья отправились побродить по вечернему Еревану.

Переехав в Ереван, Петросян вскоре сыграл матч с Каспаряном за звание чемпиона Армении и одержал победу со счетом 8:6. Армянская федерация шахмат ходатайствовала на основании этого о присвоении ему звания мастера, но Всесоюзная квалификационная комиссия (которую возглавил потом сам Петросян!) проявила осмотрительность и воздержалась от удовлетворения этой просьбы.

Итог выступления Петросяна в тбилисском полуфинале чемпионата СССР, кажется, подтвердил правоту этого решения: он оказался в числе последних. Петросяну уже приходилось слышать упреки в некоторой сухости игры, в излишнем практицизме. У него на это были веские возражения — спортивные успехи. Теперь его основной козырь был бит.

Внимательно проанализировав после окончания полуфинала свою игру, Петросян пришел к бесспорному выводу: оказывается, он слишком верил в «законы».

«Этот турнир дал мне очень многое, — записал Тигран в своем дневнике. — Я понял, что для достижения успеха нужна кроме таланта упорная повседневная работа, особенно над ведением сложного, с обоюдоострыми шансами миттельшпиля. Нужно научиться вести партии не только позиционно, но и играть на атаку, хотя бы и связанную с риском, ибо смелым принадлежит мир».

Очень, очень интересное, полное глубокого смысла признание! Петросян признается самому себе, что сбился где-то с правильного пути, переоценил роль чисто позиционных способов борьбы, пренебрег тактикой. Признается, что действовал несмело, боялся риска. Вспомним, что эти признания принадлежат юноше. В семнадцать лет шахматисты обычно отличаются удалью, благоразумие приходит потом. Петросян стыдит, подстегивает себя: «смелым принадлежит мир».

Все это были не просто слова. Тигран обнаружил в своем шахматном образовании серьезные пробелы. Разочаровался ли он в Нимцовиче и Капабланке? Нет и нет! Тигран ни на йоту не усомнился в правоте своих учителей. Но он понял нечто важное, чего не понимал прежде: что шахматы глубже, мудрее любых самых тщательно выверенных систем; что они своенравны, не любят подчиняться догмам; что Нимцович и Капабланка открыли для него своим творчеством лишь некоторые грани шахмат, а без познания других граней он не сможет идти вперед.

Петросян прощался с детством, со школярством, с упрощенным пониманием шахмат. Надо было снова браться за учение. Вслед за эрой Нимцовича и Капабланки наступила эра Чигорина и Алехина. Петросян пустился в романтическое плавание по бескрайнему океану сложнейших комбинаций и с радостью открывал для себя неизведанные земли.

Неизведанные? О нет! Он еще и еще раз убеждался в том, что муза комбинационной игры вовсе не чужда ему. Больше того, он в душе чувствовал себя тактиком.

Петросян быстро и безошибочно рассчитывал варианты, в молниеносной игре он уже был очень силен. Главное же, он тянулся душой к запутанным лабиринтам тактических осложнений, где логика и разум часто уступают ведущую роль фантазии, тем дерзновенным вспышкам вдохновения, которые удивительным образом очеловечивают деревянные фигурки, придают их действиям подлинный драматизм.

Петросян втайне готов был несколько цельных в позиционном смысле партий променять на одну, расцвеченную узорами комбинаций. Но, оттачивая свой тактический меч, любуясь блеском его дамасской стали, он затем со вздохом ставил его на прежнее место, в запыленный угол. Нет, это счастье не для него. В том сплаве рассудка, темперамента, шахматных познаний, природных способностей, вкусов, привычек, в невообразимо сложном сочетании, которое обозначается коротким словом «стиль», Петросян-человек вступал в разлад с Петросяном-шахматистом. Петросян-реалист не верил Петросяну-романтику. А в этом разладе, который часто переходил в ожесточенный внутренний конфликт, право вето принадлежало Петросяну-реалисту, Петросяну-практику.

Тигран любил и понимал острокомбинационную игру, он видел, что Чигорин и Алехин тоже близки ему по духу, он попробовал себя и убедился, что может играть как заправский тактик. Но, осторожный и благоразумный, он не мог пересилить себя, не мог сдружиться с опасностью, с риском, если были более спокойные пути, оставляющие возможность в случае чего «свернуть на ничью». Этот непримиримый, никогда не прекращающийся спор двух «я» будет неизменно придавать игре Петросяна причудливый оттенок.

Что же, он напрасно брался за партии Чигорина и Алехина? Конечно, нет (он, кстати, и не ставил себе цели решительно менять свой стиль, тем более что, как мы увидим потом, Петросян вообще не охотник что-либо менять в своей игре). У него обострилось комбинационное зрение, он теперь намного увереннее чувствовал себя в неясных, запутанных ситуациях. Нет, Петросян и сейчас не старался вовлекать противника в тактическую борьбу, но зато, если тот завязывал осложнения, Петросян охотно принимал вызов.

Парадоксально, но, стараясь восполнить пробелы своего шахматного образования, Петросян фактически действовал «по Нимцовичу»: найдя в своей игре слабый пункт — тактику, он стал укреплять его в предвидении атак соперников! И укрепил настолько, что тактика не подводила его никогда. С одной, правда, но очень существенной оговоркой — Петросян редко первым пускал в ход тактическое оружие. Но зато когда его, так сказать, вынуждали к этому, он действовал решительно и безошибочно.

Петросян сам раскрыл эту свою интересную черту в уже упоминавшемся интервью после матча со Спасским. На вопрос: «Объясните, пожалуйста, кто же вы сами? Вас всегда считали сторонником сугубо позиционной игры, крупнейшим мастером защиты. Теперь, кажется, многие „открыли“ в чемпионе мира комбинационный талант», — Петросян ответил:

— Все это очень и очень непросто. Если верно, что стиль — это человек, то каждый играет так, как ему положено природой. Мне по натуре свойственна осмотрительность, я вообще не люблю ситуаций, связанных с риском. Воспитывался я на партиях Капабланки и Нимцовича, они вошли в мою шахматную плоть и кровь. Таким меня воспитал в Тбилисском Дворце пионеров Арчил Эбралидзе, таким я буду всегда.