Эрих Гимпель - Шпион для Германии

Второй путь, более эффективный, заключался в использовании радиосвязи: короткие волны по-прежнему оставались для любого шпиона самым надежным средством передачи нужной информации. К тому же работать с рацией было менее опасно, чем заниматься отправлением писем. Данное обстоятельство объяснялось тем, что даже во время войны в Америке продолжали действовать радисты-любители. Требования, предъявляемые к ним, были не столь строгими, как в Германии. Если бы даже кто-то и увидел мой передатчик, чего я, естественно, старался бы не допустить, то меня могли бы принять за радиолюбителя. Главное, чтобы все детали были американского производства…

Все необходимое для радиолюбителя я купил в различных радиомагазинах Нью-Йорка. Чтобы не вызывать подозрений, я предварительно внимательно изучал выставленные изделия, дабы не задавать продавцам ненужные вопросы и не спрашивать отсутствующие детали. Стоя у витрины одного из таких магазинов на Тридцать третьей улице, я размышлял, смогу ли приобрести здесь радиолампу «6-Л-6»..

От моего внимания не ускользнуло, что последние сто метров следом за мной шел рослый полицейский в светло-голубой форме и с огромной кокардой на фуражке. Как и у всех нью-йоркских полицейских, у него на шнуре висела на руке резиновая дубинка, которой он от нечего делать жонглировал.

Полицейский подошел ко мне совсем близко: я, как говорится, осязал его присутствие спиной. И тут меня невольно охватило неприятное ощущение, в котором смешалось все: и нервное возбуждение, и подозрительность, и испуг. Я старался не отводить взгляда от витрины. Полицейский был всего лишь в метре от меня. А что, если кто-то из служащих радиомагазинов, которые я посетил, заподозрил что-то неладное и послал его вслед за мной? У него, однако, было добродушное лицо: он явно не выглядел охотником за шпионами. Но ведь нередко бывало и так, что самые тупые полицейские совершенно случайно задерживали опытнейших шпионов.

Он встал рядом со мной. На правом боку у него висел громадный кольт, под тяжестью которого его ремень провис. Сдвинув фуражку немного на затылок, он показал своей дубинкой на один из радиоприемников:

— Неплохая вещица.

— Да, — согласился я. — Прекрасный аппарат.

— А насколько он надежен? — поинтересовался он.

— По внешнему виду определить это трудно. Поправив фуражку как положено, он направился дальше, сказав:

— Думаю купить что-нибудь такое на Рождество. Посмотрим, что скажет на это жена.

Я попытался привести свои нервы в порядок.

Дождавшись, когда полицейский исчез из виду, я остановил такси. В тот день, однако, случилось еще нечто непредвиденное. По пути на Пятидесятую улицу мы проехали мимо пирса под номером 88, около которого стоял полузатопленный океанский гигант «Нормандия», подожженный в 1941 году немецкими диверсантами.

Езда по Нью-Йорку требует выдержки, уж во всяком случае особого удовольствия не доставляет. Через каждые сто—двести метров приходится останавливаться. Когда мне это порядком надоело, я решил попросить водителя затормозить, чтобы вылезти из машины. Но осуществить свое намерение я не успел: на очередном перекрестке, где Пятидесятую улицу пересекает, если не ошибаюсь, Двадцать восьмая, светофор переключился на зеленый свет. Водитель такси, крепыш небольшого роста, лет пятидесяти, резко включил скорость и рванул с места. В этот момент на проезжую часть дороги выскочила какая-то женщина, которая, видимо, не обратила внимания на переключение светофора. Шофер сразу же затормозил и подал влево, но тем не менее задел крылом женщину. Снова нажав на все тормоза, так что они даже взвизгнули, он остановил машину. От удара женщину отбросило на тротуар, где она и лежала без сознания. Дело приняло серьезный оборот.

Водитель от перенесенного им потрясения аж позеленел. Обернувшись ко мне, он произнес заикаясь:

— Вы все видели, сэр. Я не виноват. Женщина выскочила прямо под машину. Я сделал все возможное, чтобы предотвратить наезд на нее.

— Да, это так, — подтвердил я.

Собралась толпа. Водитель отъехал к тротуару. Люди все подходили. Какой-то молодой парень снял свою куртку и положил ее под голову пострадавшей. Подбежали двое полицейских. Проезд по улице был перекрыт. Толпа все увеличивалась.

Надо действовать, сказал я сам себе. Если я замешкаюсь, полиция включит меня в список свидетелей, потребовав, соответственно, от меня, чтобы я предъявил удостоверение личности и другие идентифицирующие меня документы. Вполне вероятно, что при этом будет обращено внимание на мой акцент. Мне будут заданы вопросы, в том числе и небезопасные для меня.

Несколько метров я прошел неторопливым шагом. Когда же выбрался из толпы зевак, то кинулся бежать, стремясь как можно быстрее покинуть место происшествия. Меня заметила какая-то женщина. Приняв меня, по-видимому, за водителя, который-де решил попросту смыться, она закричала пронзительно:

— Вон он! Держите его!

Сзади меня раздались свистки. В толпе поднялся гвалт. Какой-то мужчина попытался перегородить мне дорогу, но я, наскочив на него, оттолкнул его локтем в сторону.

Может быть, все же лучше было бы оставаться на месте, чем нестись, расталкивая прохожих, по улице, и к тому же средь бела дня.

Отбежав на четыреста—пятьсот метров от злосчастного для меня места, я свернул за угол, перешел сначала на левую, потом снова на правую сторону улицы, остановил такси, которое через какое-то время сменил, затем зашел в универмаг, купил там лимоны, наручные часы, новую шляпу и направился в буфет, где перекусил бутербродами.

Меня никто не преследовал. Еще раз мне удалось уйти от возможных неприятностей…

Не торопясь, соблюдая осторожность, направился в гостиницу. Билли в номере не было. На моей кровати лежала записка:

«Пошел прогуляться и немного выпить. Полагаю, что ты не будешь возражать. Через два часа вернусь».

Я прилег на постель. Все необходимое для сборки радиопередатчика у меня уже было.

Полежав некоторое время, я встал и расшифровал адрес некоего нью-йоркского предпринимателя, который должен был свести меня с людьми, работавшими в атомной промышленности. Запомнив адрес и имя наизусть, сжег записку. Походив по комнате, заказал в номер виски, выпил, но избавиться от охватившего меня беспокойства так и не смог.

Напротив гостиницы, чуть в стороне, находился небольшой кинотеатр. Я отправился туда. В течение полутора часов пришлось смотреть картину, в которой немецкие солдаты жестоко расправлялись с русским населением. Женщина, скрывшая у себя партизана, рожала, лежа на куче навоза. Вокруг нее стояли немецкие солдаты, отпуская скабрезные шуточки. Молодая блондинка, возлюбленная капитана вермахта, уединилась с ним в комнате и, занимаясь любовью, торопливо говорила, кого следует расстрелять. Фильм был пронизан безвкусицей и цинизмом, являясь американским эквивалентом киноленты Байта Харланса «Еврей Зюсс».