Эрих Гимпель - Шпион для Германии

— Прошу прощения, сэр.

Дверь открылась. Выход заперт не был, скорее всего, по небрежности. Я призвал сам себя к спокойствию. Дверь открывал осторожно и потихоньку, чтобы петли не заскрипели. Но я зря опасался: как оказалось, их недавно смазали.

Фэбээровец не мог видеть меня со своего места, но, несомненно, ожидал с нетерпением, когда же я вернусь. Если я не появлюсь еще какое-то время, он может заподозрить неладное. Почему же, однако, он не действовал сразу? Почему не достал пистолет, не подошел ко мне и не сказал: «Эдвард Грин? Вы арестованы. Предупреждаю, что с этой минуты все, что вы скажете, может быть использовано против вас на суде».

Я оказался во дворе прямоугольной формы, не очень большом, с въездом для машин поставщиков. Ворота были открыты. Слева, прямо у стены гостиницы, двое мужчин возились с грузовиком. Один из них лежал на земле, второй находился в кабине. На меня они даже не посмотрели.

Я закрыл за собой дверь и медленно, очень медленно пошел через двор. Теперь он обратит внимание на мое отсутствие, сказал я себе. До ворот оставалось метров двадцать, как вдруг я заметил в них легковую машину — «шевроле» светло-голубого цвета, последней модели. У человека, купившего ее, были, по-видимому, сумасшедшие связи: во время войны выпускались практически одни только джипы.

Рабочие крикнули что-то друг другу, но что именно, я не понял. Я направился к легковушке. Когда же я с ней поравнялся, то буквально оторопел, увидев, что ключ зажигания был не вынут.

Обернувшись, посмотрел на рабочих, окинул взглядом дверь, из которой только что вышел.

Вокруг все спокойно, ничего подозрительного.

Дверца машины была открыта. Я сел за руль и запустил стартер. Двигатель тут же заработал. Включив первую скорость, нажал на газ. Посмотрев в зеркало заднего обзора, поддал газу и осторожно включил вторую скорость. Машина тронулась. Еще раз взглянув в зеркальце, переключил сцепление на третью скорость. Теперь — вперед!

При повороте направо срезал угол, так что заднее колесо чиркнуло по ограждению тротуара. Направо, затем налево и прямо. На светофоре — красный свет. На зеленый повернул налево. Пересек главную улицу. Ехал я медленно, чтобы не привлекать к себе внимания.

Посмотрел на часы, поскольку решил пользоваться машиной не более пяти минут. Ведь рабочие сразу же заметят, что ее угнали. Номер машины тут же сообщат дорожной полиции, которая по радио оповестит все посты. И это — в какие-то считанные минуты: в Америке лучше автомашины не угонять…

Проскочив площадь Таймс, проехал еще немного, то и дело меняя направление и следя за тем, чтобы не ехать без конца по кругу.

Увидев впереди место для парковки, направился туда. Пора и вылезать!

Пройдя не торопясь первые двадцать метров, перешел на другую сторону улицы, свернул влево и, остановив такси, покинул это место.

— Быстрее! — крикнул я водителю, назвав ему один из вокзалов. — Если вы уложитесь в десять минут, я успею на поезд.

— Посмотрим, улыбнется ли нам счастье, — ответил шофер, покачав головой. — И всегда-то люди торопятся! А я вот нередко часами простаиваю в ожидании пассажиров.

В ответ он услышал от меня мало что значащую фразу, произнесенную мною лишь для того, чтобы хоть что-то сказать. В пути я время от времени оглядывался назад. За нами никто не следовал. Сколько сотрудников ФБР и полиции могут сейчас разыскивать меня? Тот фэбээровец в гостинице наверняка уже получил нагоняй. И нельзя исключить, что служебные предписания ФБР, не позволяющие сотрудникам этого ведомства в одиночку задерживать кого бы то ни было, могут быть уже сегодня изменены: бюрократия в Америке столь же всесильна, как и в Германии.

Угнанная машина, скорее всего, уже обнаружена. Но у меня не менее двух километров форы. Подъехав к вокзалу, я быстро расплатился, дал водителю доллар на чай, выскочил из машины и побежал на платформу. Там я купил газету, перешел на другую платформу и вышел на площадь. Таксист уже уехал.

От вокзала я пошел пешком. Как красив был Нью-Йорк в эти часы! У людей было приподнятое настроение, они сияли от счастья. Торжественно и радостно раздавался звон рождественских колоколов. Слышались песни и смех. Многие несли в руках большие пакеты с покупками. Рядом со взрослыми шли взволнованные ребятишки.

— С праздником Рождества! — неслось из динамиков. — С Рождеством Христовым!

Надо купить цветы, дамскую сумочку и кое-какую мелочь, сказал я себе. Сделав покупки, взял такси, затем сменил его и оставшуюся часть пути прошел пешком. И вот я у дома своего южноамериканского друга Пауло Санти. На лифте поднялся на нужный этаж.

Не найдя ключей, позвонил в дверь. Нервы мои вновь напряглись. А что, если меня уже ожидают? Если за дверью находятся сотрудники ФБР?

Да, меня действительно ждали, но это была Джоан.

— У тебя измученный вид, дорогой, — заметила она.

— И неудивительно, — ответил я. — В Нью-Йорке сейчас самое настоящее столпотворение.

— Ты пришел вовремя, — продолжила она. — Я только что установила рождественскую елку и поставила индейку в духовку. А ты можешь помочь накрыть стол и украсить елку.

Мы вместе стали развешивать игрушки на елку.

— Украсим ее по-европейски, — сказала она. — Так мне больше нравится. Первое же послевоенное Рождество я собираюсь встретить в Европе.

— Лучшее, что есть на свете, так это планы, — откликнулся я.

— Я верю в их исполнение. — Повернувшись ко мне, она улыбнулась. — Ты — старый пессимист. Видимо, еще не прожил свои лучшие годы?

— Нет.

С елкой мы управились довольно быстро. Радио передавало тихую, нежную музыку, которая буквально завораживала нас. Казалось, что комната погружалась незримо в праздничную атмосферу, а вместе с ней — и мы. Мы сидели рядышком и почти не говорили.

О том, что такое Рождество и как его следует отмечать, не говорится ни в одной агентурной инструкции: спецслужбы во всех странах мира об этом упорно молчат. Год тому назад я был в Испании. Наслаждался вместе со своими спутниками изумительнейшими национальными блюдами. А когда народ отправился ко всенощной, мы развалились кто в чем был прямо на коврах. Во время же заутрени безуспешно пытались справиться с головной болью с помощью новых порций вина.

А два года назад я находился в Голландии. За день до Рождества были застрелены два немецких агента. Через два дня причастный к этому английский агент покоился в гробу вместо постели.

Так что же такое Рождество? Скорее всего, это все же мерцание свечей, своеобразный запах пригоревшей еловой ветки, неописуемая радость детей.

И вот я сидел вместе с Джоан у рождественской елки, а что-то ползло по моей спине, а затем перехватило горло. И это нечто сказало мне: Рождество — для всех, но не для тебя.