Михаил Ильяшук - Сталинским курсом

— Цыц, ну потерпи трохи, скоро дядя перестанет бубонить и затанцуют ляльки, ось побачишь, — громко успокаивала своего малыша мамаша, утирая ему слезы и сопли.

Разноголосый украинский и русский говор, крики, галдеж, ругань, смех — все смешалось в невообразимом шуме и исключало всякую возможность продолжать доклад.

Наконец и у баб терпение лопнуло. Сначала отдельные голоса начали выкрикивать: «Хватит! Будя брехать! Давай артистов!» А скоро весь зал стонал от воплей: «Давай концерт!»

Окончательно обалдевший и сбитый с толку Тролик остановился, повернулся к председателю и спросил растерянно:

— Что делать?

— А сколько там у тебя осталось?

— Да страниц с десять.

Председатель тихонько свистнул, потом решительно махнул рукой и сказал:

— Бросай! Ну их к такой матери!

Мокрый от пота, Тролик облегченно вздохнул, свернул в трубку листики и пулей юркнул с трибуны.

После поспешного бегства докладчика публика сменила гнев на милость, и гром аплодисментов потряс воздух.

Не буду описывать, как прошел концерт. Замечу только, что это был очень убогий и дешевый концертик. Но для не избалованной публики, почти не знавшей никаких других развлечений и вечно поглощенной заботами о хлебе насущном, даже и такой жалкий концерт был большим праздником.

После концерта часов в одиннадцать вечера председатель сельсовета пригласил всю нашу «труппу» к себе на пирушку. Еще выезжая на гастроли, артисты мечтали о хорошей выпивке и закуске. Их ожидания не были обмануты. Нас пригласили в просторную скромно обставленную чистую, опрятную комнату. На стене висел портрет Сталина во весь рост, в солдатской шинели и в сапогах. На большой деревянной кровати возвышалась целая пирамида подушек все меньших и меньших размеров. Против кровати у противоположной стены стоял старенький диван с двумя стульями по бокам. Посреди комнаты красовался длинный стол, накрытый желтой льняной скатертью, а на нем стояла целая батарея бутылок с самогоном и всевозможные закуски домашнего приготовления — грибы, соления, винегрет, жареная баранина, холодец и прочее. Стол был накрыт на пятнадцать человек.

При виде такой роскоши вошедшие гости остановились в нерешительности. Из второй комнаты вышла хозяйка, приветливо со всеми поздоровалась и пригласила к столу. Мы с шумом расселись.

— Начнем с отечественной, — наливая всем по стакану самогона, предложил хозяин. — Но разрешите сначала сделать небольшое вступление. Сегодня, товарищи, в нашем селе, как и по всей стране, праздник — восьмое марта. Благодаря вам в этом году жители села Вознесенского особенно хорошо отметили его. Знаете ли вы, что сегодня, когда все село проводило вечер в клубе, чуть не впервые за много дней в нашем селе не было ни одного происшествия — никого не пырнули ножом, не изнасиловали? Вот какие чудеса могут сделать умные розваги! Бандиты сегодня потянулись в клуб. Я сам видел, как некоторые из них вам хлопали.

Долго еще говорил о наболевшем председатель сельсовета. Рассказал, что в селе есть много отсидевших в лагерях свой срок урок, которых в Россию не пускают, а здесь они работать не хотят, а только воруют, убивают, калечат людей. В селе только один милиционер да бабы без мужей. Привел страшные примеры бандитизма: то изнасиловали девушку и вырезали ей груди, она истекла кровью и умерла; то у вдовы с четырьмя детьми украли корову, убили ее и мясо продали в соседнем районе. Народ запуган. По вечерам люди боятся зажигать в домах свет, чтобы не выдать свое присутствие дома. Частое явление — поножовщина по пьянке между блатарями. Вместо того, чтобы вздернуть на виселицу одного, другого молодчика на виду у всех, их, видите ли, от смертной казни защищает закон (тут председатель робко посмотрел на портрет Сталина). С горечью упомянул, что на клубную работу район выделяет копейки и что вечерами молодежь не знает, чем себя занять. Отметил, что при такой ситуации могут помочь только выездные бригады артистов, певцов, музыкантов, и благодарил нас за приезд. Словом, председатель простым доходчивым языком нарисовал удручающую картину жизни глухого сибирского послевоенного села.

Не переоценивая своей роли на ниве просвещения, наши культуртрегеры были польщены похвалами хозяина. Все встали с поднятыми наполненными чашками или стаканами, дружно чокнулись и залпом выпили. Затем с шумом расселись. В наступившей тишине слышен был только стук вилок и ножей да звон посуды. Хозяйка приветливо упрашивала отведать всех блюд. А ее муж строго следил, чтобы стаканы и чашки не пустовали, подливая то самогонку, то наливку. И беспрестанно отдавал хозяйке приказания приносить еще и еще закуски, хотя стол и так был полностью уставлен ими.

Тролик предложил тост «за нашего дорогого и любимого отца и учителя, организатора всех наших побед, товарища Сталина». С какой-то пугливой поспешностью все почтительно встали и, повернувшись лицом к портрету вождя с протянутыми к нему бокалами, дружно гаркнули:

«Да здравствует товарищ Сталин! Ура!»

После выполненного долга гости почувствовали себя еще уютнее и непринужденней. Становилось жарко. Кое-кто из служак расстегнул мундир.

Приятно в зимний вечер посидеть в тепле за столом, забыть на время о собачьей службе, о жутких сибирских морозах, об этапах, о вечной ответственности за побеги зеков. Даже к нам, заключенным, сидящим за одним с ними столом, вся эта энкаведешная братия отнеслась как к равным, несмотря на пропасть, нас разделявшую. Не нужно забывать, что это преимущественно были ребята, занимавшие нижайшие ступеньки в системе управления лагерями. Ребята искренне нас угощали, подливали водку и предлагали закуску. Мне удавалось незаметно для всех выливать очередную порцию водки под стол. Сидящий рядом со мной Тролик начал петь мне дифирамбы:

— Ты все-таки молодец, Ильяшук! Сколько труда ты положил, чтобы научить нашего брата петь! Ты первый вывел нас на сцену, и нас даже похвалили. Дай-ка я налью тебе еще беленькой.

И на этот раз мой маневр меня выручает. А Тролик, пьянея, начинает вслух откровенничать.

— Смешно, — начал он. — Я твой начальник, а кто ты есть? Зек, и должен мне подчиняться. Я, значит, советская власть, а ты вроде как враг народа. Да какой же ты враг народа? Если бы все зеки были такими честными, работящими, как 58-я, нам бы нечего было делать. На этих «контриках» все лагерное хозяйство выезжает. А вот урки добавляют хлопот, беспокойства и страха.

А общее веселье между тем разгоралось все больше. Все болтали, кричали, перебивали друг друга. В воздухе висела добродушная, доброжелательная брань. Слово «б…», заменившее привычное в обращении «товарищ», так и сыпалось из уст захмелевшей компании и произносилось даже с ласковым выражением.