А Бахвалов - Нежность к ревущему зверю

- Нам предстоит разработать принципиально новую систему управления... многократно резервированную, достаточно сложную в коммуникационном отношении, наконец, конструктивно сложную из-за большого количества исполнительных устройств для обеспечения безопасности полета. Кроме прочего, важнейшим критерием качества новой системы управления является величина запаздывания отклонения рулей по усилиям на органах управления. Думаю, через месяц, много - полтора, начнем устанавливать на "девятку" новые, более эффективные демпферы тангажа, затем автомат дополнительных усилий, который потребует серьезных полетов по доводке. Кто из летчиков назначен на "девятку"?

- Лютров, - подсказал Данилов.

Сощурившись, Старик посмотрел на Лютрова и улыбнулся.

- А вторым?

- Извольский.

- Ты, что ли? - Старик смотрел на Витюльку откровенно улыбаясь.

- Я,

- Не боишься, что пришибет?

- Не, он смирный.

В комнате дохнуло весельем. Старик смеялся, пока не закашлялся.

- Вот и все, - сказал он, пряча платок в карман. - Все, что касается "семерки". "С-14" - первая машина с таким весом и такими летными данными. Первая! Это следует уяснить тем, - он посмотрел в сторону Боровского, - кто пытается давать субъективные толкования происшедшему несчастью. - Он минуту помолчал, оглядывая лица летчиков. - Неужели вы... могли предположить, что я вот так просто прощу человеку, хоть в малой степени виновному в гибели людей? Я приехал не для того, чтобы наказывать за чванство, спесь и всякое дерьмо. Но мне не безразлично, что вы думаете обо мне... и как расходуете энергию своих нервов, и, наконец, что думаете о тех, с кем работаете. А потому предупреждаю: противопоставляющих интересы собственной персоны интересам дела выгоню за ворота. Надеюсь, в моих словах нет неясных мест. Вы свободны.

Выходя из кабинета Главного, Гай-Самари, как это показалось Лютрову, демонстративно подошел к Боровскому и, положив руку ему на плечо, стал говорить о чем-то с выражением живого участия на лице. Разговор их продолжался и в приемной.

Ожидая, пока Гай освободится, чтобы вместе ехать домой, Лютров стоял рядом с Костей Караушем, смущавшим своими комплиментами светловолосую секретаршу Добротворского, чей кабинет находился напротив апартаментов Главного. От генерала вышел Руканов. Приметив у окна Гая, он направился к нему и потянул за рукав, приглашая для разговора наедине, что, на его взгляд, было важнее беседы Гая с попавшим в немилость Боровским. Но произошло весьма неожиданное. Всегда вежливый Гай вдруг слишком громко, чтобы это было случайным, одернул своего ведущего:

- Володя, ты же видишь, я с человеком разговариваю!..

Опешив от такого поворота дела, Руканов поправил, очки и растерянно оглядел приемную. Костя Карауш с таинственным видом поманил его пальцем. Когда Руканов подошел, Костя сделал вид, что собирается сообщить ему нечто по секрету. Руканов подставил ухо, ожидая, видимо, услышать объяснение странному поведению Гая.

- Поимей уважение! - подражая Гаю, громко сказал Костя.

Последним из кабинета Главного вышел Данилов. Он подошел к Боровскому.

- Игорь Николаевич, планируется большой полет на вашей машине, не возражаете, если вторым летчиком с вами полетит... э...

- Хоть мешок сажайте, - сказал, как выругался, Боровский.

Опустив голову, Данилов пошел к выходу. У него был вид человека, который ненароком сделал больше зла, чем хотел.

"Не везет человеку, - подумал Лютров, когда ему сказали, что у ведомого Боровским "С-440" зависла на полпути правая стойка шасси. - Неделю назад получить выволочку от Старика, а теперь еще это. Не слишком ли?.."

Боровский кружил над аэродромом - вырабатывал топливо. Вдоль полосы выстроились пожарные машины. Слушая в диспетчерской переговоры Боровского с руководителем полетов на КДП, Юзефович посчитал необходимым сказать и свое слово.

- Передайте, пусть сливает топливо и садится на грунт, - Юзефович даже зарумянился от чувства сопричастности к событию и так оглядел присутствующих, словно приглашая их оценить сказанное.

Через минуту в динамике послышался медлительный бас "корифея":

- Скажите тому, кто вам это посоветовал, чтобы он учил свою бабушку... Сливать - значит облить топливом крылья и помочь машине загореться. А садиться на грунт с одной ногой на такой машине, когда под самолетом бетонная полоса, может только ненормальный.

У Юзефовича вытянулось лицо. Стоявший у окна Костя Карауш запричитал:

-Айя-яй!.. Делай людям добро после этого!

За посадкой наблюдало множество людей. До последней секунды "С-440" катил по полосе так, будто обе стойки основного шасси были в порядке, и только когда скорость упала до предела, самолет нехотя прижался правым крылом к бетону, развернулся поперек полосы и замер. Это была мастерская работа. Подъехавшим пожарникам нечего было делать.

Возвращаясь на "РАФе" с места аварии, Гай-Самари заметил:

- Мне хочется высказать ему свое восхищение, но... Сидевший напротив Чернорай возразил: - Боровский запросто мог сгореть, хвалить его не за что.

- Что ты имеешь в виду?

- Лопасти винтов. Надо было зафлюгировать их со стороны невыпущенной ноги. Если бы он это сделал, винты бы не вращались, не размалывали сами себя на бетоне и не пробили бы обломками топливные трубы, размещенные в плоскости вращения. Ты видел пробоины на гондоле среднего двигателя?..

О чем бы ни говорил Чернорай, у него было неизменное, всегда безучастное выражение лица, как у человека, которому все происходящее вокруг однажды уже показывали. И оттого наблюдательность его производила всегда неожиданное впечатление. Рядом с ним как-то некстати были восторги, споры, горячность.

Было известно, что Соколов сам добился перевода Чернорая из стратегической авиации к себе на фирму. В воинской части, где служил Чернорай, произошло две аварии во время полетов на двух разных самолетах Старика. В первый раз самолет вошел в штопор, и все члены экипажа по приказу Чернорая покинули корабль. Оставшись один на борту, командир вывел самолет из штопора в самые последние минуты. Второй раз, тоже оставшись один, он посадил большой самолет на вынужденную, рискуя не только машиной, но и самим собой. Соколов поехал посмотреть место приземления - узкую полоску луговой поймы. Самолет не имел ни одной видимой поломки и стоял в десяти метрах от обрыва реки, как на выставке.

- Кто сажал?

- Майор Чернорай.

- Это который в штопор попал?

- Так точно.

- Хочешь ко мне? - спросил он майора после разбора аварии.

- Кто к вам не хочет! - ответил Чернорай. Его назначение ведущим летчиком нового лайнера было далеко не случайным, это понимали все...

Но выволочку, которую устроил "корифею" Старик, по справедливости должен был бы разделить и Нестор Юзефович.