Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах

Вторник, 25 апреля 1916 года

Эльфрида Кур становится свидетельницей скандала на вокзале Шнайдемюля

Эльфрида снова идет на вокзал. Она ищет свою лучшую подругу, Дору Хэнш, родители которой владеют маленьким ресторанчиком в здании вокзала. Когда Эльфрида пришла туда, в ресторанчик заглянули два солдата. Один — совсем молодой, с изящными, правильными чертами лица, второй — верзила и совершенно пьяный. Он громогласно потребовал себе еще пива, но кругленький господин Хэнш отказал ему. Тогда пьяный навалился на стойку, чтобы самому налить себе кружку, но господин Хэнш схватил его за плечи и оттолкнул. Тут солдат выставил вперед штык и пошел прямо на господина Хэнша. Владелец ресторанчика с неожиданной скоростью юркнул в заднюю дверь. Дора с ее мамой закричали. Посетители вскочили и схватились за стулья, готовые к драке. Товарищ пьяного солдата, все это время сидевший за столиком, вытянув ноги, спокойно произнес: “Катись-ка отсюда”. Что пьяный и сделал.

Через минуту вернулся господин Хэнш, в сопровождении унтер-офицера и двух патрульных. Унтер-офицер подошел к товарищу пьяного солдата, сидевшему у стола и спокойно листавшему газету, и дружелюбно поинтересовался, как зовут сбежавшего и в каком полку он служит. Солдат отказался говорить. Тогда унтер-офицер подошел поближе и сказал что-то, чего Эльфрида не смогла расслышать. Молодой солдат вскочил и закричал: “Вы хам, господин унтер-офицер. Я не хотел этой поганой войны, я вынужден играть в солдата. Отлично! Если вы собираетесь что-то сказать мне, то будьте любезны говорить по-военному. Впрочем, можете оскорблять меня сколько вам вздумается, я все равно не выдам имени своего товарища!”

Жаркий спор продолжается. Молодой солдат упрямо отказывается назвать имя пьяного товарища, и в конце концов его самого арестовывают. Эльфрида видит, как его уводит патруль, как поблескивают штыки на солдатских винтовках. Лицо у арестованного совсем бледное, у него даже губы побелели. Едва за этими четверыми закрылась дверь, как посетители снова заговорили. Слышны их возмущенные голоса. Эльфрида слышит, как гулко стучит сердце ее подруги Доры.

Тогда Эльфрида призналась ей, что не может понять, кто был прав: унтер-офицер или солдат, отказавшийся выдать своего товарища. Услышав эти слова, господин Хэнш оскорбленно рявкнул: “Вы только послушайте! О чем здесь говорить! Разумеется, прав унтер-офицер. Долг военных — подчиняться, иначе… иначе это бунт”. И господин Хэнш больно шлепнул Эльфриду по заду и вытолкал ее из своего ресторана.

Опечаленная, ошеломленная, Эльфрида брела домой. Собственно говоря, она понимала обоих: и молодого красивого солдата, отказавшегося выдать друга, и унтер-офицера, исполнявшего свой долг:

Больше всего мне было жалко себя. Я никак не могу понять, где правда, а где ложь на этой войне. Я радуюсь нашим победам, но вместе с тем мысли об убитых и раненых не дают мне покоя. Вчера я услышала, что где-то в лесу есть потайной госпиталь, в нем живут солдаты с изувеченными на фронте лицами. У них такой ужасный вид, что нормальные люди не в силах даже взглянуть на них. Это приводит меня в отчаяние [165].

В этот день Эльфриде исполняется четырнадцать лет. Она начала укладывать волосы по-другому, на взрослый манер.

♦

В ту же ночь была предпринята последняя попытка провезти в Эль-Кут продовольствие для осажденного британского гарнизона. Судно, обшитое листовой сталью, с грузом провианта на борту, со специальной командой, набранной из добровольцев, причем холостых, под покровом темноты скользит вверх по реке Тигр, отчаянно надеясь проскочить мимо османских позиций и добраться до осажденных. Но это судно, “Юльнар”, заметили и открыли по нему огонь со всех сторон. В конце концов оно село на мель. Эдуард Мосли пишет в дневнике:

Судно оказалось всего в нескольких метрах от турецких пушек. Офицеры на борту были убиты, лейтенант Кроули [ sic ] [166]был взят в плен, и корабль отбуксировали на глазах у наших солдат, которые были готовы разгрузить его у Форта, и на глазах несчастной горстки, оставшейся от гарнизона, наблюдавшей за происходившим с крыш домов в Эль-Куте. Корабль так и стоит там. Похоже, это трагический, но ожидаемый конец рискованной операции, нашей последней надежды. Еды осталось совсем немного, на завтра хватит.

Конец апреля 1916 года

Владимир Литтауэр остается на всю ночь в Двинске

На фронте затишье. Полк Литтауэра снова переведен в резерв: действительно, зачем нужна кавалерия, когда окопы все глубже, а проволочные заграждения все плотнее? И снова жизнь почти входит в мирное русло, заполняется скукой и пустым времяпрепровождением. Литтауэр даже успел приударить за юной актрисой, приехавшей на гастроли в Двинск.

И снова устроили праздник в импровизированной офицерской столовой. Алкоголь лился рекой. Никого не останавливало даже то, что на следующее утро должен состояться большой парад перед генералом. Гуляли до трех часов ночи. А когда до построения оставалась всего пара часов, все решили, что нет смысла ложиться спать. И веселье продолжалось. Пока не взошло солнце.

Без четверти шесть все уже были готовы отправиться в путь. Последним на место прибыл командир полка, который все-таки уснул, напившись, и с трудом пробудился к положенному времени. Они поскакали вперед. С собой везли кухню, нагруженную закусками, водкой и вином.

Воскресенье, 7 мая 1916 года

Крестен Андресен и сонная жизнь в Монтиньи

Молодая весенняя зелень. По-весеннему тепло. Поют птицы. Пустая трата времени раздражает его больше всего; он злится, что дни идут, что один день похож на другой, что ничего не происходит, служба все та же, приказы те же самые, — так ничего и не сделано. Его пугает, что он стал забывчивым. Тщетно роется в памяти, вспоминая, чему он так много учился прежде, — истории, литературе. Едва дочитав книгу, он уже не помнит ее содержания. Как и раньше, он жадно ловит малейшие слухи о скором заключении мира, хотя так часто обманывался прежде. На фронте затишье, и он этому рад.

В этот день Андресен пишет письмо домой:

Дорогие родители!

В тот день, когда я послал вам предыдущее письмо отсюда, я упал и повредил себе палец на левой руке; Миссе, наверное, рассказал вам об этом. Транспорт, на котором я должен был ехать, ушел. Но через неделю палец уже не болел. Я быстро поправился. Гуляю теперь и наслаждаюсь жизнью и природой. Моя прачка дала мне почитать отличный французский роман, и если я устаю от чтения, то сижу и рисую. Собираюсь послать вам пару своих рисунков; один я уже послал тете Доротее. Впрочем, ничего особенного в них нет; просто делать больше нечего, жизнь здесь невыносимо отупляющая. Прямо не знаю, чем бы заняться. Я подозреваю, что такое состояние зависит еще и от пищи: мы едим здесь только овсянку, о, эта вечная овсянка! И еще солдатский хлеб с нескончаемым джемом.