Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах

Они останавливаются, разбивают лагерь, но и здесь их по-прежнему окружают мертвые тела. По истечении времени включились неумолимые механизмы разложения. В воздухе все ощутимее сладковатый трупный запах, все слышнее жужжание жирных мух. Мужчины не обращают внимания на тела или притворяются, что не обращают внимания, они считают это лишь вопросом гигиены. Но Флоренс и другие сестры милосердия чувствуют себя ужасно, особенно когда наступает время обедать. Прямо за ее палаткой лежит убитый, наполовину засыпанный землей от взрыва. Виднеется его голова. Одна медсестра идет туда и покрывает лицо убитого куском ткани. Затем Флоренс собирается с духом и достает свой фотоаппарат, чтобы запечатлеть многочисленных убитых австрийских солдат. Едва сделав два снимка, она чувствует, как ее охватывает стыд. По какому праву она пристает к этим безжизненным телам? Нет, разве она не видела убитых? Разве она совсем недавно не интересовалась Смертью?

И день продолжался под знаком смерти.

Позднее, в ожидании поручений или приказа о выступлении, она пересиливает себя и снова идет взглянуть на павших. Она проходит мимо деревни, разрушенной артиллерийским огнем русских (“Да поможет Бог ее жителям!”), мимо зловонной братской могилы и выбирается к логическому завершению цепочки событий — к маленькому и ухоженному военному кладбищу, которому от силы один год. Она знала раньше, что австро-венгерская армия очень серьезно относится к местам захоронений и с почетом предает земле даже павших врагов. Небольшая площадка тщательно огорожена. Дорожка ведет к украшенным резьбой воротам с деревянным крестом наверху и надписью по-немецки: “Здесь покоятся герои, павшие за свое отечество”. Под героями подразумеваются разные национальности, рядом с австро-венгерскими солдатами лежат и русские, и немцы. Павший герой еврейского происхождения покоится не под крестом, а под звездой Давида.

За ужином до них доходят обнадеживающие новости. Разумеется, им было известно, что военные операции на севере затянулись, но вместе с тем они собственными глазами видели, что здесь, на юге, масштабное наступление продолжается; к своей величайшей радости, они узнали, что после нового прорыва австро-венгерская армия отступает столь поспешно, что с ней фактически потеряна связь. Похоже, враг оказался на грани полного коллапса. И они воспрянули духом. Без Австро-Венгрии Германии будет трудно продолжать войну, и тогда итальянская армия сможет беспрепятственно оккупировать земли двуединой монархии [205].

Флоренс также услышала другую новость, которая особенно обрадовала ее. Одним из государств, вступивших в войну, была Персия. Это произошло год назад, когда в страну вошли британские и русские войска [206]. С тех пор там велись бои. Сегодня вечером Флоренс узнала, что человеком, кто внес наибольший вклад в восстановление, так сказать, порядка в Персии, был бригадный генерал сэр Перси Сайкс [207]. Будучи британской подданной, Флоренс не могла не испытывать чувства гордости за свою страну.

Таким образом, день завершился удачно. Солнце закатилось за горизонт, а ночной ветерок доносил до палаток все более резкий запах гниющей плоти тысяч павших героев.

♦

В тот же день Ангус Бьюкенен находился у реки, где его колонна преследовала по пятам отступающего врага, который взрывал за собой все мосты. Он пишет:

Мы спустились в заболоченную низменность, воздух здесь нездоровый, сырой, полным-полно мошкары. Остаток дня и два следующих мы трудились как прилежные муравьи, строя большой свайный мост из бревен, с одного высокого берега реки на другой. В конце третьего дня у меня началась лихорадка, и не хватило сил закончить работу.

Вторник, 29 августа 1916 года

Андрей Лобанов-Ростовский почти участвует в Брусиловском прорыве

Событие, едва не стоившее ему жизни и ставшее самым страшным переживанием за все годы на фронте, начиналось как дурацкая шутка. В понедельник они узнали о том, что Румыния, после долгих колебаний, примкнула наконец к союзникам и объявила Центральным державам войну. Эта новость была воспринята с энтузиазмом [208], и кое-кто из роты, которой Лобанов-Ростовский должен был оказать поддержку, не мог удержаться, чтобы не ткнуть лишний раз немцев носом в дерьмо. Они выставили большой плакат с надписью по-немецки, где для врага в окопах напротив рассказывалось о свершившемся факте.

Сперва немцы как будто не обратили на это внимания. И когда Лобанов-Ростовский ближе к вечеру во вторник вернулся на свой пост на передовой, там было совершенно спокойно. Спокойнее, чем обычно. Не слышно пулеметов, ночное небо не освещается зелеными, красными и белыми каскадами искр от ракетниц.

Несмотря на затишье (или, может, как раз поэтому), он занервничал. Схватил трубку полевого телефона и позвонил на командный пункт. Спросил, который час. Ему ответили: 23.55.

Ровно через пять минут началось. С немецкой пунктуальностью.

Собственно говоря, затишье вовсе не было иллюзией. Он с остатками гвардейской дивизии находился на реке Стоход, где линия фронта оставалась неизменной после успешного летнего наступления русской армии, названного по имени человека, который спланировал прорыв и руководил им, а именно умного и неортодоксального Алексея Брусилова. Наступление началось в первых числах июня и продолжалось — в несколько этапов — на протяжении всего лета. Результаты стали ошеломляющими. Русские войска не только отвоевали территории невиданного с 1914 года размера (некоторые соединения вновь стояли в Карпатах и угрожали Венгрии), но и нанесли австро-венгерской армии сокрушительный удар, от которого она все еще не могла оправиться.

Брусилов и его южная группа войск совершили, по правде говоря, невозможное: не имея численного превосходства ни в солдатах, ни в пушках, они осуществили стремительное и успешное наступление на отлично окопавшегося врага [209].

То, что наступления в большинстве своем оборачивались неудачами и на фронтах воцарялось затишье, имело причиной два парадокса. Первый: для победы требовались основательная подготовка и фактор неожиданности. Но одно исключает другое. Если наступающий начинает приготовления, они немедленно становятся известными противнику. И тогда фактор неожиданности сводится к нулю. Если же делать ставку на неожиданность штурма, приходится забыть о подготовке. Второй: для победы необходимы “тяжесть” и “подвижность”. “Тяжесть” — в виде тысяч орудий, тяжелых, даже сверхтяжелых, — нужна для того, чтобы прорвать оборону противника. “Подвижность” требуется для умелого маневрирования, для использования образовавшихся брешей, прежде чем враг успеет среагировать, заткнув их резервами и новыми, в спешке возведенными укреплениями.