Бенджамин Франклин - Время – деньги!

Когда я еще был в лагере, однажды на ужине с офицерами полка полковника Дунбара последний высказал мне беспокойство о своих младших офицерах, которые, по его словам, были в большинстве своем небогаты и в условиях этой местности могли лишь с большим трудом запасаться продовольствием, необходимым для такого долгого похода через пустыню, где ничего нельзя купить. Я посочувствовал их положению и решил попытаться как-нибудь облегчить его, ничего, однако, не сказав ему о своем намерении. На следующее утро я написал в комиссию собрания, располагавшую некоторой суммой общественных денег, горячо рекомендуя рассмотреть положение этих офицеров и предлагая послать им в подарок предметы первой необходимости и напитки. Мой сын, обладавший некоторым опытом лагерной жизни и знакомый с ее нуждами, составил для меня список, который я приложил к моему письму. Комиссия приняла это предложение и проявила такое усердие, что припасы, сопровождаемые моим сыном, прибыли в лагерь одновременно с фургонами. Они состояли из двадцати тюков, содержавших каждый: шесть фунтов кускового сахара, шесть фунтов хорошего сахара Muscovado, один фунт хорошего зеленого чая, один фунт чая hohea, шесть фунтов хорошего молотого кофе, шесть фунтов шоколада, полцентнера лучших белых бисквитов, полфунта перца, одну кварту лучшего белого уксуса, один глочестерский сыр, один бочонок с двадцатью фунтами хорошего масла, две дюжины бутылок старой мадеры, два галона ямайского рома, бутылку горчицы в порошке, два хорошо прокопченных окорока, полдюжины сушеных языков, шесть фунтов риса, шесть фунтов изюма.

Эти тюки, хорошо упакованные, были взвалены на двадцать лошадей; каждый тюк вместе с лошадью предназначался в подарок одному офицеру. Они были приняты с большой признательностью, и в письмах ко мне командиры обоих полков в самых любезных выражениях благодарили меня за внимание. Генерал также был очень доволен моей помощью в поставке ему фургонов и охотно оплатил по счету все расходы; при этом он неоднократно благодарил меня и просил и в дальнейшем помогать ему, посылая провизию. Я взялся и активно занимался этим, пока мы не услышали о его поражении; на эту работу я авансировал из своих собственных денег более тысячи фунтов стерлингов, на которые послал ему счет. К счастью для меня, счет попал в его руки за несколько дней до битвы, и он немедленно переслал мне ордер на получение круглой суммы тысяча фунтов, оставив остаток до следующего расчета. Я считаю эту оплату большой удачей, так как остаток я уже так и не смог получить; но об этом после.

Этот генерал был, я думаю, храбрым человеком и мог наверное отличиться как хороший офицер в какой-нибудь европейской войне. Но он был слишком уверен в себе, слишком высокого мнения о достоинствах регулярных войск и слишком низкого — об американцах и индейцах. Наш индейский переводчик Джордж Кроган присоединился к нему во время похода вместе с сотней индейцев, которые были бы очень полезны его армии в качестве проводников и разведчиков, если бы он хорошо обращался с ними; но он держал себя с ними грубо и пренебрежительно, и постепенно все они покинули его.

Однажды в разговоре со мной он отчасти посвятил меня в свои планы продвижения вперед: «Взяв форт Дюкен, — сказал он, — я проследую к Ниагаре, а взяв ее — к Фронтенаку, если успею сделать это до изменения погоды; я надеюсь успеть, так как Дюкен вряд ли задержит меня больше чем на три или четыре дня, а затем я не вижу ничего, что могло бы помешать моему маршу к Ниагаре». Я испытывал сомнения в опасения за исход кампании при мысли о том долгом пути, который должна была проделать его армия по очень узкой дороге, пробиваясь сквозь леса и кустарники, а также о том, что я читал о предшествующем поражении тысячи пятисот французов, вторгшихся в область ирокезов. Но я лишь осмелился заметить:

«Конечно, сэр, если вы благополучно доберетесь до Дюкена с вашими прекрасными войсками, так хорошо снабженными артиллерией, то форт, вероятно, окажет лишь непродолжительное сопротивление, так как он еще не полностью укреплен и, насколько нам известно, не имеет очень сильного гарнизона. Я предвижу только одну опасность, которая может помешать вашему маршу, — это засады индейцев; благодаря постоянной практике они научились очень ловко задумывать и осуществлять такие засады. Необходимость вытянуться в узкую линию около четырех миль длины подвергнет вашу армию опасности неожиданных атак с фланга, и армия может быть перерезана, как нитка, на несколько кусков, которые из-за дальности расстояния не смогут вовремя прийти на помощь друг другу».

Мое невежество вызвало у него улыбку, и он ответил: «Эти дикари могут быть действительно опасным врагом для вашей необученной американской милиции; но, сэр, невозможно, чтобы они произвели какое-либо впечатление на регулярные и дисциплинированные королевские войска». Сознавая, насколько неприлично мне спорить с военным человеком по вопросам, касающимся его профессии, я ничего больше не сказал. Но неприятель не воспользовался вопреки моим опасениям тем, что армия была вытянута в длинную линию на марше, и позволил ей продвигаться без всяких помех, пока она не оказалась на расстоянии девяти миль от цели; когда же она скучилась (ибо она только что перешла реку, и передние отряды остановились, ожидая переправы остальных) на более открытом, чем пройденные, участке леса, атаковал ее авангард сильным огнем из-за деревьев и кустов, что было для генерала первым свидетельством близости врага. Передние ряды смешались, и генерал поспешно послал войска к ним на помощь, что было проделано в большом беспорядке из-за фургонов, багажа и скота;

теперь огонь ударил во фланг, и офицеры верхом на конях служили легко заметной и удобной мишенью и быстро гибли;

солдаты сбились в кучу и, не получая или не слыша приказов, стояли под огнем, пока две трети из них не было убито; затем оставшиеся, охваченные паникой, стремительно бежали;

фургонщики взяли из упряжки каждый по лошади и бежали; их примеру немедленно последовали остальные, так что все фургоны, провизия, артиллерия и припасы были оставлены врагу. Генерал был ранен и с трудом выведен из-под обстрела;

его секретарь мистер Ширли был убит у него под боком; и из восьмидесяти шести офицеров шестьдесят три было убито или раненое; всего из тысячи ста человек было убито семьсот четырнадцать. Эти тысяча сто человек были цветом всей армии;

остальные держались сзади с полковником Дунбаром, который должен был следовать за Брэддоком с более тяжелой частью припасов, провизии и багажа. Беглецы, никем не преследуемые, прибыли в лагерь Дунбара, и принесенная ими паника мгновенно охватила лагерь. Хотя у Дунбара было около тысячи человек, а численность индейских и французских отрядов, разбивших Брэддока, не превышала четыреста человек, он, вместо того чтобы продолжать продвижение вперед и попытаться хотя бы отчасти восстановить утраченную честь, приказал уничтожить все припасы, амуницию и т. п., чтобы иметь меньше громоздкого багажа и больше лошадей для бегства к поселениям. Губернаторы Виргинии, Мериленда и Пенсильвании встретили его там с просьбой разместить войска на границах, чтобы предоставить жителям некоторую защиту; но он продолжал свой поспешный марш через всю страну и почувствовал себя в безопасности лишь тогда, когда прибыл в Филадельфию, где жители могли его защитить. Все это дело внушило нам, американцам, первое подозрение, что наше высокое мнение о доблести британских регулярных войск не совсем обосновано.