Лев Лещенко - Апология памяти

Но если все это имело отношение к существующей Системе, то никак не относилось к отдельной личности. Леонид Ильич Брежнев был частичным продуктом этой Системы, как и все мы тогда. Только теперь стало известно о том, как крепко его держал за руки так называемый «ближний круг». Да и не только, кстати, его. Ведь предлагал же наш премьер Алексей Николаевич Косыгин в 1978 году реформы с внедрением в социализм каких-то элементов капитализма. Естественно, все это закончилось ничем. А Брежнев был на своем высоком посту лишен и такой даже свободы маневра. Никому, даже генсеку, не дано тогда было выйти за рамки Системы, которая, несмотря на свой якобы «застойный» характер, была еще ох как сильна. Что из того, что Брежнев по природе был миролюбив, избегал лишний раз идти на конфликт? Втянули же его в конце концов в бессмысленную и никому не нужную афганскую войну, воспользовавшись его болезнью…

Но тогда, в 1974 году, Брежнев выглядел еще весьма бодро и произвел на меня самое выгодное впечатление. Он был, что называется, очарователен. Поначалу нам сказали, что Леонид Ильич неважно себя чувствует после очередной поездки и вряд ли спустится в банкетный зал, так что банкет будет вести Медунов. Но через какое-то время Брежнев все же появился в зале ресторана. Мы все встали, раздались аплодисменты. Леонид Ильич извинился перед собравшимися, так объяснив причину своей задержки: «Вы знаете, дорогие друзья, устал я немножко за эти дни. Я ведь встаю в семь утра, в восемь уже начинаю работать и ложусь спать в два часа ночи. Не будете возражать, если сегодня мы все будем жить по режиму Генерального секретаря и мой рабочий день продлится до двух ночи?» Все засмеялись, захлопали в ладоши: «Конечно, с удовольствием!» И тогда он начал говорить свой тост. Он говорил минут тридцать без всякой бумаги, и все это было очень трогательно, очень толково, очень разумно и очень взвешенно. Он вспоминал о войне, рассказывая о маршалах, генералах и рядовых солдатах с одинаковым ко всем уважением, включая и своего тогдашнего денщика. В этом не было никакой позы, нарочитости, пафоса, что мне, как человеку, избегающему всяческой риторики, понравилось больше всего. И поэтому теперь, когда я слышу о том, что Брежнев, дескать, не мог связать и двух слов, я знаю цену этим глупостям.

Да, что скрывать, впоследствии начались у него серьезные проблемы и со здоровьем вообще, и с речью в частности. И он, прекрасно понимая это, не раз порывался уйти по болезни в отставку, на покои. Так не отпустили же его все эти Сусловы, подгорные и прочие, хватая его за руки и лицемерно причитая-«Ой, да куда же мы без вас, дорогой наш Леонид Ильич? Пропадем ведь!» Им всем был выгоден такой генсек — больной, немощный, почти не владеющий речью, — прикрываясь именем которого можно было что угодно творить со страной, ведя ее к неминуемому развалу. Потому и держали они его «на подсосе» до последнего часа жизни…

А Леонид Ильич, повторяю, в пору своего расцвета был совершенно нормальным человеком. Потому тот наш официозный, по сути, банкет в его присутствии как-то незаметно, сам по себе и преобразился в уютную дружескую вечеринку, где на время забылись дистанции между чинами, званиями и должностями. Все веселились от души. Что мы только там не пели в этот вечер вместе с Леонидом Ильичом, довольно верно подпевавшим каждой песне, — и песни военных лет, и «Подмосковные вечера», и «Забота у нас такая»… А некоторые известные песни он даже сам и запевал. На рояле играла Александра Николаевна Пахмутова, что-то пел я, что-то Галя Ненашева… Словом, вечер получился очаровательный.

И когда потом, во время горбачевской перестройки, сняли мемориальную доску с дома, где жил Брежнев, я воспринял это как позор всей нашей нации. За что, почему? Что такого безобразного и страшного он натворил с нашим народом? Могу еще понять, почему убрали памятник Дзержинскому, это действительно противоречивая фигура, но Брежнев… Давайте положим на чаши весов то, что было сделано при Брежневе за восемнадцать лет его правления, и то, что сделано правителями нынешней России за последние Десять лет. С одной стороны, Брежнев — это свобода. Что бы там ни говорилось про «социалистический тоталитаризм», я в те времена никогда не чувствовал себя сильно ущемленным. В любом случае я мог устраивать свою жизнь по своему усмотрению — куда пойти учиться, куда пойти работать… Но если даже Меня тогда в каком-то смысле в чем-то и ущемляли, разве сейчас, при сегодняшней демократии, я могу быть до конца уверенным в завтрашнем дне, спокойным за себя и за своих близких? А говоря об экономическом росте, не при Брежневе ли произошел у нас подъем сельского хозяйства? А успехи во внешней политике, взять хотя бы его знаменитый договор с Америкой по ПРО? Ну а по поводу состояния нашей армии тогда и сейчас даже и говорить не стоит… Что же касается социальной сферы, люди, во всяком случае, в мусорных баках во времена Брежнева не рылись.

Могут сказать: «Ну вам-то, Лев Валерьянович, грех жаловаться на нынешнюю ситуацию — у вас и фирма, и доход, и уважение…» На это я отвечу: «Да, я живу хорошо. Но я — не народ, я только часть народа, хотя художники и должны так жить…» А что, при «режиме» Брежнева плохо жилось, скажем, поэту Ошанину, режиссеру Михалкову или певцу Магомаеву? Да, не спорю, мы не жили тогда, как жили многие художники на Западе. Не по карману было мне тогда иметь свой особняк. Однако тогда не было и таких диких перекосов, когда один член нашего общества имеет виллу на Канарах, а другой копается в помойке! Я ни в коем случае не противник демократии, частной собственности и так далее, но я категорически не приемлю проведенной у нас грабительской приватизации, когда заводы и фабрики зачастую покупались на наворованные деньги.

Это, кстати, во многом и определяет мое отношение к прошлому, которое тоже ведь не было столь уж безоблачным. Материальные проблемы «доставали» и таких людей, у которых, казалось бы, все в этом смысле должно было быть благополучно. И вот тому живой пример. На упомянутом мною банкете с участием Брежнева наша легендарная певица, всенародная любимица Клавдия Ивановна Шульженко подошла к помощнику Голикова и вручила ему письмо, в котором сетовала на то, что по достижении ею пенсионного возраста ей назначили обычную, «рядовую» пенсию, соответствующую статусу обычной же «рядовой» артистки. Но разве народную артистку СССР можно отнести к разряду «рядовых»? Вопрос решился моментально, и уже чуть ли не на следующий день был подписан указ о предоставлении Клавдии Ивановне персональной пенсии. Вообще же, что касается не творческой сферы, в которой Клавдии Шульженко у нас долгое время не было равных, а чисто житейской, личной, бытовой, тут, я думаю, знаменитой певице мало бы кто мог позавидовать. То есть при всей ее поразительной «артистической молодости», длящейся долгие годы, Клавдия Ивановна конечно же не была счастливым человеком в личной, семейной жизни, и закат свой ей выпало встретить в одиночестве. А что может быть печальнее одинокой старости?.. Слава Богу еще, что ее соседкой по дому оказалась известная певица Ольга Воронец, взявшая на себя часть забот по уходу за бывшей королевой советской эстрады. К слову, подобную же горькую участь судьба уготовила и великой артистке Фаине Раневской, о кончине которой, говорят, соседи узнали лишь спустя два дня…