Рихард Зонненфельдт - Очевидец Нюрнберга

Хотя американские солдаты, которые вошли в другие части комплекса Дахау, рассказывали, что заключенные танцевали и кричали при виде американских военных и танков, те несчастные, которых увидели мы, были слишком ошеломлены, слишком слабы для немедленных проявлений радости. Предупреждение о том, чтобы мы не прикасались к ним и не давали им обнимать нас, было вполне обоснованно. Больше тысячи заключенных Да-хау, несмотря на все старания их спасти, умерли от тяжелых болезней вскоре после освобождения!

И вот я стоял там, солдат армии-освободительницы. Если бы не предприимчивость моей матери и не великодушие директрисы английской школы, я бы наверняка был одним из этих людских останков, мертвых или живых, на которых я теперь смотрел. Я вспомнил все злоключения на «Дюнере», но даже мои самые худшие дни не шли ни в какое сравнение с тем, что пережили эти люди и их погибшие товарищи.

Прошло всего четыре года и три дня с тех пор, как я ступил на американскую землю, тогда еще не зная, что буду служить в армии-победительнице.

Мы пытались с ними разговаривать. Они немного понимали по-немецки. Я мог только сказать им: «Все кончилось, все кончилось. Вы живы, вам помогут. Нам пора ехать, нацисты еще сопротивляются». Бывшие заключенные пытались цепляться за нас как за символы их свободы. И снова один вопрос не давал мне покоя: почему судьба пощадила меня? Есть ли в этом какой-то смысл или это случайность?

Если для них война наконец-то закончилась, для меня это означало возвращение к боевым действиям. Нам еще нужно было закончить начатое дело. Я чувствовал, как на меня волна за волной накатывает гнев. Сопротивление продолжали только эсэсовцы, гестаповцы и остатки других групп жестоких гиммлеровских убийц. Пока я не увидел своими глазами трупы, полумертвых людей, лица почти лишенных человеческого облика жертв концлагерей, я смотрел на сдавшихся немецких солдат почти с жалостью. Это особенно касалось совсем молодых юношей и стариков, которых, как мне было известно, безнравственный диктатор насильно заставил выполнять эту гибельную службу. Лагерем Дахау управляли не набранные по призыву солдаты, а специально обученные садисты. Эти эсэсовские фанатики заслужили смерть, и я впервые почувствовал сильное желание их убить. Но, в отличие от их жертв, трупы которых грудами были свалены в общие могилы и в навозную жижу покинутых лагерей, убийцы практически испарились, кроме тех, кто решил оказать вооруженное сопротивление.

После того как я вернулся в свою часть, в развалинах восточного Мюнхена мы первый раз увидели немецкое транспортное средство невоенного назначения: большой пивной фургон, запряженный огромными лошадьми! Мы направились по шоссе в австрийский Зальцбург, не встречая сопротивления. Там, в городе Моцарта, в знаменитом зальцбургском замке, возвышающемся над городом и рекой Зальцах, располагалась последняя штаб-квартира фельдмаршала Альберта Кессельринга, главнокомандующего немецкими вооруженными силами в Италии и Австрии. 5-я армия США и британские войска шли из Италии в Северную Австрию; русские заняли Восточную Австрию и Вену; а мы подходили с запада. Мы прибыли в Зальцбург, когда Кессельринг, оставшийся без организованных войск, сдался нашим коллегам-разведчикам всего за несколько минут до нас. На окраине Зальцбурга я увидел большую хромированную свастику на крыше завода. Я снес ее одним выстрелом из орудия на бронемашине. Когда из банка по нас открыли прицельную стрельбу, я взорвал снарядом дверь и сейфовую комнату. Это было хранилище казначейства немецкой армии, и банкноты по сто марок разлетелись, словно снежинки. Мы подбирали их тысячами и использовали вместо туалетной бумаги. Слишком поздно до меня дошло, что каждая марка тогда стоила примерно десять американских центов.

Из Зальцбурга впереди остальных американских сил мы в последний раз поехали в Санкт-Гильген, расположенный на Вольфгангзе, красивейшем озере в районе австрийской области Зальцкаммергут. 7 мая, за два дня до официального окончания войны, лейтенант велел мне сесть вместе с ним в джип, и мы поехали разведать обстановку вокруг длинного и узкого озера. Мы вдвоем ехали километр за километром по пустынной озерной дороге, направляясь в Ишль и Фушль. На восточном берегу мы нашли изгнанного короля Бельгии Леопольда и радировали в часть, чтобы его забрали. По пути мы то и дело замечали, что деревенские жители выглядывают из-за штор и приоткрытых дверей. Они впервые видели американцев. Дальше мы ехали по зловеще безлюдной дороге.

Когда мы остановились перед мэрией живописного курортного городка Фушль, улица была пуста. Там мы приняли у мэра капитуляцию. Потом, не заметив нигде немецких солдат, мы решили ехать назад. Подъехав к желтому дорожному знаку, отмечающему границу Фушля, мы услышали автоматный огонь и артиллерийский грохот. Я нажал на газ и пролетел двадцать километров обратной дороги до Санкт-Гильгена. Там мы узнали, что в Фушле засел полк войск СС, с которым бьются немецкие солдаты, поддержавшие капитуляцию. Эсэсовцы могли бы легко убить нас, захватить или утопить в озере. Перестрелка в Фушле между немецкой армией и эсэсовцами продолжалась два дня, после чего эсэсовцы скрылись в лесу. Эта поездка в Фушль стала для меня последним днем войны. Точно так же она могла бы стать для меня последним днем жизни.

Следующие две недели мы патрулировали окрестности вокруг Санкт-Гильгена, чтобы выследить и захватить немцев, продолжающих сопротивление. На двух джипах и бронемашине, один впереди нее, другой позади, мы прочесывали местность. Когда дорога была слишком узкая для бронемашины, мы ехали дальше на джипах и поддерживали связь по радио. Каждый день мы собирали по дюжине бродячих немецких солдат. Мы отправляли их в приемный центр по патрулируемой дороге. По большей части это голодные, усталые, потрепанные люди, так что они были не против сдаться в плен американцам. Правда, за некоторыми приходилось гоняться с пулеметом. Когда они сдавались, мы укладывали их брюхом на капот джипа, и они должны были ехать таким образом до места заключения и держаться, чтобы не слететь и не попасть под колеса.

Однажды, когда мы прощупывали узкую дорогу между озером и отвесными утесами слева от дороги, мы столкнулись с немецким автомобилем. Я заметил, что в нем было полно эсэсовских офицеров в черной форме. Наш джип съехал в озеро. Я ушел под воду и думал, что меня пристрелят, когда я вынырну глотнуть воздуха, а в конце концов мне придется это сделать. К счастью, в этот момент на место аварии прибыл джип, который ехал за нами. Немецкий автомобиль ударился о скалу, и у него не открывались двери.

Когда немцы сдались, мы стали искать наш джип. Над водой виднелась только часть руля. Я нашел в воде свою стальную каску, и на ней была вмятина размером примерно семь на полтора сантиметра, где я ударился о подводный камень. У меня сохранилась фотография этой каски. Мы вытащили джип из озера, прочистили двигатель и таки смогли его снова завести. У него погнулась рулевая колонка, но до части мы все-таки добрались. Время от времени нам приходилось приподнимать передние колеса джипа, чтобы сделать особенно крутой поворот.