Дуглас Рид - Хотел ли Гитлер войны. Беседы с Отто Штрассером

Но его время уже истекает, и для нас, живущих сегодня, важным становится следующий вопрос: кто придет после него; какая Германия заступит место Германии Гитлера; сможем мы, наконец, мирно сосуществовать с той Германией; сможем мы, наконец, планировать свое будущее и жить для своей страны, вместо того, чтобы по призыву кучки стареющих господ идти в атаку и умирать за них; и, самое главное, есть ли надежда на то, что после этой войны наступит более справедливый социальный строй, что надежды, с которыми шло на войну поколение 1914 года, наконец, будут оправданны. Или и поколение 1939 года тоже будет зачислено в разряд потерянных?

Надежды на лучшее общественное устройство, как я полагаю, тщетны, если на последней стадии войны не появятся новые люди и новые идеи. Однако на этих стадиях люди могут еще хуже понимать, за что они сражаются, нежели в начале войны. Г-н Чемберлен за все время своих выступлений по поводу войны (а выступал он с речами на сей счет каждую неделю) лишь однажды сказал то, под чем бы подписался любой простой человек. Это была фраза, состоящая из четырех французских слов: Il faut en finir [60] .

И это правда; с таким утверждением может согласиться каждый; это то, что нам подсказывает наш внутренний голос; мы должны покончить с этим кошмаром. Но после этого г-н Чемберлен всегда говорил по-английски, заявляя, что, конечно же, мы не хотим передвигать «старые пограничные посты» (то есть те посты, которые поставил Гитлер после четырех вторжений – старые?), что мы не хотим «мира через отмщение», и так далее, и вот уже война в разгаре, а мы все попустительствуем агрессору.

И тут перед нами маячит страшная опасность, заключающаяся в том, что после этой войны процесс размывания всех человеческих норм, относящихся к правде, справедливости и человечности, будет продолжаться и продолжаться. И что время будет использовано не на то, чтобы уничтожить реальное зло, выросшее между 1933 и 1939 годами, и отрегулировать те колебания в обществе, которые породило девятнадцатое столетие и которые так и будут продолжаться, никем не сдерживаемые, а на то, чтобы найти новые источники топлива и создать новую форму зависимости, зависимости от машин.

Этот период разрушения, в котором Гитлер сыграл самую важную роль, продолжается уже тридцать пять лет. Все это время Европа шла от кризиса к кризису, от войны к войне: марокканский кризис, война в Триполи, Балканский кризис, Балканские войны, мировая война, оставившая пол-Европы в развалинах, затем революция, анархия, инфляция, путчи, затем уже войны более мелкого масштаба – турецко-греческие, Абиссинская война, Рейнский кризис, бескровные войны с Австрией, Чехословакией, в Судетах; албанская война, польская война и, наконец, теперь уже и большая война.

Если все так и будет продолжаться, то мы, в Европе, получим «китайский вариант», о чем я писал в одной аналитической записке еще в 1936 году – война скоро придет в Европу, если не преградить ей путь, говорил я тогда, и эта война либо закончится быстрой победой Германии, либо выльется в затяжную борьбу, которая затянет Европу в нечто похожее на тот хаос, который царит сейчас в Китае.

Если мы принципиально хотим пережить все это, то мы должны вернуться к стабильному и уважаемому всеми сторонами положению дел на европейском континенте. И без Германии мы этого сделать не сможем. Именно по этой причине та Германия, которая выйдет из этой войны, является, повторяю это снова и снова, определяющим моментом для всей нашей жизни. Невозможно остановить продвижение к цивилизации варварскими методами, хоть Гитлер и объявил об этом и хоть в это охотно верят многие влиятельные старцы, которые до ужаса боятся «красных», с которыми он буквально недавно обо всем договорился [61].

Именно это и является самой серьезной опасностью в этой войне – я, по крайней мере, так полагаю. А именно то, что наши правители, пусть и не испытывая уже иллюзий в отношении Гитлера, постараются установить в Германии такой режим, представители которого будут максимально похожи на них, не принимая во внимание те стремления к лучшему, более справедливому и стабильному общественному устройству¸ которые живут в душе каждого человека. Если подобные надежды все время разочаровывать, то неизбежно наступает отчаяние и анархия.

Вот почему я вздрагиваю, когда вижу, как на втором плане передвигается фигура Геринга. Геринг это символ огня и меча – поджога рейхстага и нынешней войны.

Человек, привыкший думать, что Гитлер есть нечто хорошее для человечества, ну или, по крайней мере, хотя бы для представителей своего класса, теперь обращает свой взор на Геринга. Нам нужно было получше знать, кто такой Гитлер, думают они; разве он не был художником-самоучкой? А вот Геринг… о-о-о… вот это мужчина, вот это вождь. Как жаль, что он не стал фюрером. Ну, может, еще станет.

Поэтому мы и читаем 14 января 1940 года следующие слова маркиза Лондондерри. Теперь, уже зная о «неуравновешенности» Гитлера, он говорит, что «он точно и верно оценивает особенности характера Геринга». Оценка эта такова: «Геринг надежен, он заслуживает доверия во время кризиса. Он настоящий немец; он может быть жестоким и безжалостным, может быть неразборчивым в средствах, но я лучше буду иметь дело с фельдмаршалом Герингом, чем с каким-либо немцем из виденных мною до сих пор».

Точно так же обстоит дело с сэром Невилом Хендерсоном, который долго упорствовал в своих заблуждениях относительно Гитлера и его национал-социализма («этого великого социального эксперимента»). Он очень плохо знал Германию, когда был назначен сюда послом Англии. Было это за пару лет до вторжения, но и изучать эту страну он особо не торопился [62]. «Геринг может быть мерзавцем, – сказал он в январе 1940-го, – но все-таки он не законченный негодяй». Подобная градация может показаться весьма интересной людям неосведомленным. А вот для более пытливого ума в этих терминах кроется большая разница. Мерзавец – это всего лишь человек, который мог отправить на тот свет своих товарищей по службе вместе с семьями, бросить тысячи соотечественников в концлагеря, поджечь рейхстаг и т.д. – все это, возможно, и нехорошие дела, но никак не грязные. А законченный негодяй – это, по-видимому, тот человек, который заключает союз с большевиками.

И вот мы возвращаемся на круги своя – те же слова, те же мысли. Те же иллюзии или, скорее, то же желание быть обманутым. Та же угроза для Англии, угроза Европе и нашему общему будущему. Геринг, этот поджигатель рейхстага, человек, отдававший «расстрельные» приказы, палач генерала Шлейхера, фрау Шлейхер, Грегора Штрассера и бесчисленного количества беззащитных людей; автор тайного перевооружения немецкой армии; человек, который в первой своей речи после окончания войны заявил, что «если моя солдатская душа добьется своего, то я покажу этим Engländer , что их можно побеждать». Он «неразборчив в средствах», но также «надежен и заслуживает доверия во время кризиса».