Всеволод Глуховцев - Александр Первый: император, христианин, человек

Причины, побудившие императора ко вступлению в коалицию, являли собою сложный внешне– и внутриполитический комплекс. Несмотря на удаление Зубовых, проанглийское лобби в Петербурге оставалось очень сильным, ибо зиждилось на прочном экономическом базисе. Значительной части русского дворянства были чрезвычайно выгодны торговые отношения с Британским королевством – там охотно покупали наши сельхозпродукты – и найти в России мощный потенциал сочувствия англичанам не составляло труда. Тем более, что в 1804 году Эддингтона на посту премьер-министра обратно сменил вездесущий Питт.

Наполеон взялся за Англию всерьёз, именно в ней увидя главнейшую опасность для себя. В общем-то, в данной оценке он не ошибался, правда, затем антианглийская тенденция переросла у него в манию, исказившую взор, мешавшую адекватному восприятию обстановки и, соответственно, приведшую к фатальным просчётам… Но это произошло позже, а тогда Наполеон оценил ситуацию верно. В Булони, на побережье Ла-Манша он быстро и поразительно эффективно организовал военный лагерь для переброски войск на острова.

Любопытный факт: Наполеон, вообще с большим любопытством относившийся к техническим новинкам, в этом Булонском лагере начал эксперименты с воздушными шарами в качестве десантных средств – наверное, это были первые военно-воздушные силы в мире… Из затеи, правда, ничего реального не вышло, но приоритет был зафиксирован.

В Англии Бонапартовы маневры вызвали понятный шок. Затем разнёсся патриотический призыв сколачивать ополчение, правда, в этом было больше отчаянной бравады, чем здравого смысла: сладить с французами на суше не надеялись. Вот на море – другое дело; британский флот – это сила. Да и сама природа пришла на помощь англичанам: в конце лета 1805 года в восточной Атлантике устойчиво держалась погода, делавшая десантную операцию невозможной. Каждые сутки были на счету – Питт не жалел сил и денег, сколачивая коалицию.

Почти невероятно – но это ему удалось! Союз, впоследствии названный Наполеоном «сотканным из ненависти и золота» [64, 128 ], был скорее кое-как сбит наспех, нежели соткан, однако всё же был. Наверное, это был почти подвиг – премьер-министр, как позже выяснилось, надорвался на этой ниве. Но Англию он спас! Создал такие условия, при которых Австрия и Россия были вынуждены начать военные действия. Наполеону ничего не оставалось, как спешно перебрасывать войска из Булонского лагеря на восток, в Баварию.

Изо всех антифранцузских коалиций, призраками возникавших и исчезавших в бурные (1792–1815) годы, Третья оказалась самой конфузной для её участников, а потому и самой краткой. Питтов скорбный труд, конечно, даром не пропал, но в кое-как сцепленном блоке каждый был скорее за себя, чем за всех. Пруссия в союз вообще формально не вошла, оттягивая время вступления насколько возможно; вошла Швеция – финансовое положение северного королевства стало к этому моменту что-то уж очень неприглядным, а Питт на обещания не скупился… Однако, чрезмерно усердствовать шведы тоже не собирались. По-настоящему в войне были заинтересованы лишь Англия и Австрия: первая потому, что французское вторжение выглядело совершенно реальным; а второй почудилось, что можно будет исправить условия тяжёлого для неё Люневильского мира. Что касается Александра, то он, может быть и без большой охоты вступая в коалицию, к союзническим обязательствам отнёсся совестливо – пожалуй, единственный изо всех… Здесь надо сказать, что помимо давления со стороны английской «агентуры влияния», императора сильно беспокоила ещё одна проблема: польская. Бабушкино приобретение отозвалось через десять лет внуку головоломной задачей со множеством неизвестных; равные заботы, впрочем, одолевали и монархов австрийского с прусским: сказать, что поляки восприняли крах своего королевства болезненно, значит ничего не сказать.

Понять их можно. Совсем не так давно Речь Посполитая числилась в первом ряду европейских государств – а теперь… Да, «ясновельможные паны» своей неразумной политикой сами низвели отечество до исчезновения, но ведь кроме таких панов были и другие, умные и храбрые, не смирившиеся с тем, что их Польши нет на свете. И уж разумеется, Наполеон с Талейраном никак не могли упустить шанс привлечь этих людей на свою сторону: интерес был обоюдный и даже искренний.

Александр, хотя полякам в целом симпатизировал, потерять нажитое не мог себе позволить. Вместе с тем он понимал, что быть явным оккупантом тоже нехорошо – даже не с этической, а просто с прагматической точки зрения. Потому он искал компромиссы, и кое-что вроде бы нашёл. К 1804 году министр иностранных дел Воронцов сильно сдал: возраст, болезни… Встал вопрос о замене. Хорошенько подумав, Александр назначил Чарторыйского – и главным образом потому, что с помощью князя надеялся если не разрешить, то хотя бы стабилизировать польскую проблему, а следовательно, закрепить дальнейшие позиции в Европе. Ход логичный: Чарторыйский, будучи патриотом своей родины, был вместе с тем и реальный политик, далёкий от авантюризма, он хорошо понимал, что будущая независимость Польши зависит от позиции России. Значит, в служебном рвении нового министра Александр мог быть уверен…

Однако, в войне Третьей коалиции эти соображения никакой роли не сыграли. Просто не успели. Наполеон не дал им успеть.

Занятное обстоятельство: годы спустя немецкие военные теоретики всё тщились создать концепцию молниеносной войны, «блицкрига», и всё у них что-то да не получалось; то есть на картах и в расчётах значилась полная победа, а как с карт переходили на овраги, леса и болота, так дело начинало трещать по швам, а потом и вовсе разваливалось. Почему у Наполеона всё получалось, как по маслу?! – вот уж загадка, недоступная штабным мудрецам. Получалось, и всё тут.

Начало войны датируется историками августом 1805 года, но какое-то время боестолкновений не велось: силы противников двигались навстречу. При всех армиях присутствовали монархи, причём все императоры – обладатели наивысших титулов в монаршей иерархии…

Сюзерено-вассальная система государств – дело естественное; была она в древности, прошла через века и есть сегодня, в разных вариациях и в разных уголках Земли. Выработала такую систему, достаточно мудреную, и европейская цивилизация: в ней государства, а значит, и главы их выстраивались по определённому ранжиру. Графы, герцоги, великие герцоги, короли… Скажем, Иван Грозный желал именоваться «цезарем» (царём), на уровне короля – но в международных отношениях его признавали только великим князем (великим герцогом). Императорами же величали некогда римских властителей – соответственно, коронами такого уровня традиционно могли владеть лишь два монарха, являвшихся историческими наследниками тронов Западной и Восточной империй, как это сложилось в классические времена… Просто взять и объявить: «Я – император!» было невозможно: требовалось подтвердить претензии преемственностью от Рима.