Игорь Зимин - Из истории зубоврачевания, или Кто лечил зубы российским монархам

Отметим, что работа Б. Вагенгейма «при Главном Штабе его Императорского Величества» означала прямое подчинение князю П.М. Волконскому, который в 1826 г. занял пост министра Императорского двора и до начала 1850-х гг. контролировал деятельность Придворной медицинской части. Проще говоря, семейство Вагенгеймов имело внушительные связи «на самом верху». Кроме этого, уже упоминавшийся Самуил Вагенгейм в 1844 г. получил звание почетного дантиста при Императорском дворе [183]. Примечательно, что именно в 1844 г. последовало распоряжение Николая I о прекращении приема евреев на государственную службу. Но квалификация зубного врача была такова, что в данном случае еврея-дантиста на государственную службу приняли. Самуил Вагенгейм работал придворным дантистом еще в 1860-х гг. Попутно отметим, что в 1840-х гг. еще один еврей, известный зубной врач Давид Валленштейн продолжал состоять при великом князе Михаиле Павловиче, младшем брате Николая I.

В 1866 г. придворный дантист Б. Вагенгейм получил почетное гражданство «с нисходящим потомством» [184]. В «Российском медицинском списке» на 1844 г. упоминается шесть Вагенгеймов (Александр, Карл, Леопольд-Людвиг, Мартын, Самуил, Яков), занимавшихся зубоврачеванием [185]. Судя по «Всеобщей адресной книге Санкт-Петербурга», в 1860-х гг. в столице практиковало восемь зубных врачей по фамилии Вагенгейм. Были Вагенгеймы и в Москве, где у них имелось «Депо средств для сохранения зубов» на аристократическом Кузнецком мосту. В 1883 г. Карл Вагенгейм был на некоторое время привлечен для работы в качестве зубного врача при Санкт-Петербургском театральном училище [186].

Ф.М. Достоевский, не понаслышке знавший, что такое острая зубная боль, в своих «Записках из подполья» упоминает кого-то из «стоматологического клана» Вагенгеймов, которые для Петербурга стали своеобразным символом профессии зубного врача: «И в зубной боли есть наслаждение. Тут, конечно, не молча злятся, а стонут; но это стоны не откровенные, это стоны с ехидством. В этих-то стонах и выражается наслаждение страдающего; не ощущал бы он в них наслаждения – он бы и стонать не стал. В них выражается вся для сознания унизительная бесцельность вашей боли; вся законность природы, на которую вам, разумеется, наплевать, но от которой вы все-таки страдаете, а она-то нет. Выражается сознание, что врага у вас не находится, а что боль есть; сознание, что вы, со всевозможными Вагенгеймами, вполне в рабстве у ваших зубов; что захочет кто-то, и перестанут болеть ваши зубы, а не захочет, так и еще три месяца проболят; и что, наконец, если вы все еще не согласны и все-таки протестуете, то вам остается для собственного утешения только самого себя высечь или прибить побольнее кулаком вашу стену».

О временах царствования Николая I и Александра II осталось множество небольших мемуарных зарисовок, публиковавшихся во второй половине XIX в. в различных исторических журналах. В их числе есть и «стоматологические истории» времен Александра И, рисующие применение знахарских практик, как в официальных структурах, так и на «высочайшем уровне»: «После Крымской кампании вышло распоряжение – прикомандировывать раненых офицеров к кадетским корпусам. В 1860 г. многие кадеты 1-го корпуса страдали зубами. Однажды Государь Император, заметив, что кадеты подвязаны, спросил директора корпуса г. Лихонина, что это значит. Директор доложил, что они болеют зубами.

– Как жаль, – сказал Государь, – что у нас при корпусах нет дантистов.

– У меня лечит, Ваше Величество, прикомандированный к корпусу поручик Бородин.

– Помогает?

– Помогает, Ваше Величество.

– Скажите ему от меня спасибо.

Случилось, что и я заболел зубной болью. Прихожу к Бородину и прошу его полечить меня. Он согласился охотно, но предупредил, что требуемые для лечения порошки стоят дорого, и потому следует ему за них уплатить 2 рубля.

Я, конечно, согласился. Он велел мне раздеться и лечь в постель; затем подан был кипящий самовар, жаровня с угольем и порожняя кадушка. Кадушкой он накрыл жаровню, насыпав на нее предварительно какого-то порошку, издававшего неимоверно противную, угарную вонь. Накрыв меня с головой ватным одеялом, он велел дышать над кадушкой, наполненной дымом и паром, приказав нескольким кадетам держать одеяло, дабы я не мог освободиться.

Я полагал, что задохнусь насмерть, но через 1/ 4часа меня раскрыли; я был в изнеможении и чувствовал сильную головную боль.

– А что, зуб – лучше? – спрашивает Бородин.

– Не знаю, – отвечал я.

Но действительно, от притупленного чувства показалось – как будто лучше.

– А посмотрим, сколько червячков-то вышло из больного зуба? Вот – целых шесть!

Уплатив требуемый гонорар, я поплелся в свою палатку. Зуб через два дня перестал болеть. По окончании лагерного сбора мы возвратились в Петербург. Не успел Бородин устроиться, как явился фельдъегерь, требуя, чтобы он отправился экстренным поездом в Петергоф к Великому князю для лечения от зубной боли его супруги. Забрав с собой порошки, кадушку и жаровню, Бородин отправился в Петергоф. Великий князь, встретив его, сказал:

– Мне Государь Император передал, что вы хорошо лечите от зубной боли. Моя жена страдает зубами, и лейб-медики не могут унять боль. Беретесь ли лечить ее?

– Берусь, если прикажете, Ваше Императорское Высочество.

– У нее голова болит; не будет ли ваше лечение противно?

– Напротив, Ваше Высочество, и головная боль должна пройти.

Входит импровизированный дантист в спальню Великой княгини; она лежит в постели, вокруг нее лейб-медики. Бородин обращается к Великому князю:

– Прикажите, Ваше Высочество, выйти г-м лейб-медикам, т. к. мое лечение составляет секрет.

Великий князь приказал им удалиться, и те, ретируясь, повстречались с жаровней, кадушкой и самоваром. Великий князь, увидев эти приспособления, говорит:

– Бородин, вы со мной не шутите! Если жене будет хуже, вам не сдобровать.

– Я с полной уверенностью приступаю к делу, Ваше Высочество.

– Хорошо, я ухожу; не хочу быть свидетелем этого лечения.

Затем Бородин проделал с Великой княгиней все процедуры так же, как и со мной. По окончании княгиня спросила вошедших лейб-медиков, можно ли напиться воды? Они изъявили свое согласие, но Бородин запретил наотрез, и она послушалась.

После этого Великий князь приказал Бородину отправиться на гауптвахту и ожидать. Принесли Бородину сытный ужин и бутылку вина, но он так беспокоился исходом своего лечения, что почти не дотронулся до них. Ночь была им проведена тревожно. На другой день в 11 часов утра его потребовали к Великому князю.

– Ну, Бородин, спасибо за лечение: жене лучше, зубная боль унялась. А вот это примите от меня.