Альберт Шпеер - Шпандау: Тайный дневник

Поэтому я прошу семью вежливо потянуть время. Тем не менее меня привлекает мысль о публикации моих мемуаров в издательстве, знакомом мне со студенческих времен, когда я читал напечатанную в «Пропилеях» историю искусств. В любом случае, издательству, которое захочет выпустить мемуары, придется также опубликовать мои работы по архитектуре Третьего рейха, вооружениям, архитектуре в живописи и, может быть, даже трактат по истории окна.

Что за планы! Неужели в третьей фазе своей жизни я стану бумагомарателем?

2 ноября 1963 года. Фабиан Фон Шлабрендорф, один из немногих оставшихся в живых армейских офицеров, участников активного сопротивления, предложил заняться моим делом. Ему необходимо сообщить, что, как я узнал из «Берлинер Цайтунг», по новому уголовному кодексу Советского Союза максимальный срок наказания составляет десять лет или, в особо тяжелых случаях, пятнадцать. Закон в прямой форме предусматривает, что новые максимальные сроки распространяются также и на тех лиц, которые уже приговорены к более длительным срокам заключения. В моем случае пятнадцать лет прошли два года назад.

15 ноября 1963 года. Гесс сажает клубнику.

— Слишком поздно, герр Гесс, — говорю я. — Она не успеет пустить корни.

Ширах, в западные месяцы лишь наблюдавший со стороны, теперь, в русский месяц, энергично взялся за работу.

19 ноября 1963 года. Сегодня утвердили заявку Шираха: библиотека купила собрание сочинений Геббеля, «Дон Кихота» Сервантеса и романы Теодора Фонтане и Кнута Гамсуна. До сих пор не могу понять смысл этой покупки — ведь мы можем получить любую книгу из городской библиотеки. На мой взгляд, намного разумнее было бы приобрести какие-нибудь справочники.

Между тем я читаю «Возраст зрелости» Жана-Поля Сартра. Как большая часть современной литературы, роман меня пугает и беспокоит. Что происходит? Вероятно, в тюрьме я веду более легкую, более безопасную жизнь, чем люди во внешнем мире. Персонажи Сартра, несомненно, чувствуют себя более одинокими, чем мы в своих камерах. Больше того, их изоляция не закончится: они никогда не станут свободными. У меня хотя бы есть надежда; возможно, это всего лишь иллюзия, но я могу за нее держаться. Еще я задаюсь вопросом: этот роман рассказывает о реальных условиях жизни или описывает внутреннюю тревогу? В целом меня удивляет, что современная литература почти не отражает действительность жизни. По романам Бальзака, Толстого или великих английских романистов девятнадцатого столетия можно было составить четкое представление о людях того времени и обществе, в котором они жили.

Сегодня литературные персонажи, на мой взгляд, похожи на призраки, а общество присутствует только в разговорах, но не существует в действительности.

25 ноября 1963 года. Мне кажется, что убийство Кеннеди — это не только американская трагедия, но и трагедия для всего мира. И мне не дает покоя мысль, что это, судя по всему, дело рук запутавшегося одиночки; он задумал план и выполнил его. Но покушения на жизнь Гитлера — сколько их было! — осторожные, хладнокровные люди год за годом планировали их с той же тщательностью, что и важнейшие военные операции, и ни одна попытка не удалась — вот это настоящая трагедия.

1 декабря 1963 года. Во время прогулки в саду целый час говорил с Гессом о семье, раскопках в Багдаде и, как обычно в наших беседах, о прошлом. Он с особым воодушевлением рассказывал о достижениях режима в области культуры и социального обеспечения, о теориях смешанных лесов профессора Биера, о постановлениях Геринга об охоте и природных заповедниках и о «философии красоты дорог», разработанной Тодтом, которая, в конечном счете, нашла свое воплощение в системе автобанов. В разговоре он упомянул разные идеи: на автобанах не должно быть никаких лишних сооружений, мосты нужно строить из натурального камня, характерного для данной местности, и указательные знаки должны быть как можно меньше по размеру. Проекты составляли под контролем ландшафтных архитекторов, сказал он. Они следили, чтобы дорога гармонировала с ландшафтом. Когда мы расстались в пятом часу, яркое красно-оранжевое солнце предвещало холодную ночь. Я вылил воду из садового пруда.

Сейчас, вечером в камере, я думаю об интересе режима к красоте, который просто бросался в глаза. Жестокость и бесчеловечность режима шли рука об руку с поразительной любовью к красоте, красоте девственной и чистой, хотя эта любовь довольно часто вырождалась в сентиментальность лубочной идиллии. Сегодня я иногда читаю рассуждения о том, что все это было всего лишь маскировкой, хорошо продуманным маневром отвлечения внимания угнетенных масс. Но это не так. Конечно, тяга режима к красоте имела отношение к личным вкусам Гитлера, его ненависти к современному миру, страху перед будущим. Но во всем этом также присутствовал бескорыстный социальный порыв, попытка совместить неизбежное уродство технологического мира с привычными эстетическими формами, со стандартами красоты. Отсюда запрет на крыши из рифленого железа для сельскохозяйственных строений, отсюда березовые рощи и искусственные озера в военных лагерях. Как руководитель Управления по красоте труда, я отвечал за отдельные пункты этой программы и до сих пор без ложной скромности испытываю гордость за наши достижения.

Но в то же время я вижу и сомнительные стороны подобных усилий. Я до сих пор помню, как в 1943-м Гиммлер после нашего совместного обеда в растенбургском бункере с восторгом рассказывал о будущих военизированных приграничных деревнях для немецких крестьян на Востоке, так называемых Wehrbauemdorfer. Там будут пруды, поля, цветы герани на окнах домов; в центре деревни непременно будет расти липа, а вдоль улиц будут стоять дубы. Новый поселенец сразу почувствует себя дома среди этой типично немецкой идиллии. Тут они с Гитлером полностью сходились во взглядах. В связи с этим мне пришло в голову, что среди картин, представленных на художественной выставке в Мюнхене, Гитлер выбирал работы, которые были «красивы» в традиционном смысле, и весьма неохотно отмечал обязательные картины, восхвалявшие режим.

2 декабря 1963 года. Красотка Маргарет, советский цензор, вчера нанесла прощальный визит директорам. Интересно, каким будет ее преемник. Она была неплохой женщиной, не склонной к притеснениям, но отличалась чрезмерной энергичностью, отсутствием спокойствия, что характерно для женщин, занимающих ответственные должности.

3 декабря 1963 года. Вряд ли эти записи способны передать однообразие моих дней. Невозможно описать вечную, неизменную одинаковость шести тысяч с лишним дней. Может быть, великому поэту удалось бы выразить неподвижную размеренность, пустоту и беспомощность, другими словами, неосязаемый ужас заключения. По сравнению с тем, что следовало бы сказать, дневник — всего лишь перечень, как правило, банальностей.