Альберт Шпеер - Шпандау: Тайный дневник

14 апреля 1953 года. Под влиянием вчерашнего спора пытаюсь вспомнить другого Дёница. Поэтому для своих мемуаров в общих чертах набросал описание нашей первой встречи в его парижском штабе, когда он занимал пост командующего подводным флотом. В то время у него была репутация спокойного, знающего, справедливого офицера. Его скромная штаб-квартира в обычном жилом здании резко отличалась от той помпезности, которую накануне демонстрировал фельдмаршал Шперле в Люксембургском дворце, где он давал банкет, на котором прислуживали официанты в ливреях. В тот момент полчище подводных лодок атаковало атлантический конвой. На каждом этапе сражения Дёниц руководил субмаринами, находившимися на расстоянии нескольких тысяч миль, по коротковолновому радио.

Незадолго до нашей встречи с Дёницем захватили британскую подводную лодку. К всеобщему удивлению, она была оснащена стальным торпедным аппаратом. На немецких субмаринах стояли бронзовые аппараты, и считалось, что никакой другой металл для них не подходит. Исследовав захваченное судно, немецкие инженеры объявили, что в будущем мы тоже сможем использовать стальные аппараты. Это имело огромное значение, потому что бронза представляла собой серьезную проблему. В конце концов нам с Дёницем удалось убедить Гитлера, и он разрешил нам действовать. Редер, в то время главнокомандующий ВМС, почувствовал себя обойденным и запретил Дёницу впредь иметь дело со мной. Он также направил мне выговор по официальным каналам через верховное командование ВМС.

Когда Дёниц в 1943 году занял место Редера, мы работали в тесном контакте. Он всегда был достойным и надежным партнером, и я был очень высокого мнения о нем. Несмотря на ухудшение наших отношений в течение тюремного заключения, я с удовольствием вспоминаю наше сотрудничество. Я понимаю, почему он отстранился от меня, и уважаю его мотивы. Более того, им овладел психоз заключенного, который бьется головой о стену своего приговора. Отказ принять действительность часто вызывает неожиданные, неконтролируемые реакции.

24 апреля 1953 года. Каждый вечер санитар разносит по камерам большой поднос с лекарствами и таблетками. Сегодня его сопровождал Гурьев, тот самый русский, который внезапно обнаружил в себе дар ясновидения и нашел шоколад в кармане Нейрата. Вскоре после того, как они скрылись в камере Функа, я услышал громкий спор в коридоре. Санитар Влаер кричал:

— Ну так иди и попробуй!

Ему отвечал бас Гурьева:

— Все бутылки подлежат конфискации.

Возмущенный голос Влаера:

— Что? Хочешь меня обыскать? Даже не вздумай ко мне прикасаться!

Хлопали двери; бегали охранники.

Через несколько часов Функ рассказал мне, что случилось:

— Да безумная история. Мне повезло. Санитар достал из кармана фляжку и вылил ее содержимое мне в кружку.

Коньяк! Русский стоял за дверью, но что-то заметил. Он схватил кружку, понюхал одной ноздрей, потом другой — и побежал за санитаром. Но по привычке, естественно, сначала запер меня. И я остался один на один с моим коньяком! Кружка была почти полной — огромное количество! Я поднес ее к губам и выпил одним глотком. Залпом! Это было непросто. Но его надо было выпить. Меня закачало. Но я сразу же налил в нее кофе из другой кружки. Все произошло в считанные секунды. Потом вернулся русский. Снова понюхал кружку. Представьте себе его лицо! Кофе. Он чуть не упал. Волшебное превращение. Он ничего не мог понять. Забрал у меня кружку и убежал.

Заливаясь смехом, к нам присоединился Влаер.

— Ну и повезло же мне. Сначала он перенюхал все бутылки, потом обыскал мои карманы.

Где же была бутылка с коньяком?

— Я всегда ношу ее в заднем кармане брюк, — лукаво ответил санитар. — Там ее никто еще не нашел. Думаю, русские ничего не знают.

26 апреля 1953 года. Конфискованный напиток стал предметом обсуждения на заседании директоров. Они пришли к заключению, что это был холодный кофе.

2 мая 1953 года. В Кобурге секретарь моего друга печатает на машинке плотно исписанные страницы, которые я тайком ему переправил. Естественно, друг читает машинописную копию. И теперь в письме, которое я получил сегодня, он негодует, что я назвал Гитлера преступником. Но я не вправе хитрить. Либо я пишу с учетом моих сегодняшних взглядов, либо вообще не стоит писать. Безусловно, я потеряю много друзей. И новых, по всей видимости, не приобрету.

6 мая 1953 года. Уже давно отмечаю на двери рост детей. Отметки служат жестоким напоминанием, что дети в буквальном смысле растут вдали от меня. Из сегодняшнего официального письма я узнал, что за прошлый год Эрнст вырос на двенадцать сантиметров, и теперь в нем 1,35 метра; Альберт — 1,77 метра, Хильда — 1,69, Фриц — 1,74, Маргарет — 1,63 и Арнольд — 1,64 метра.

9 мая 1953 года. В свой день рождения Ширах выпил полбутылки коньяка. Теперь он в полубессознательном состоянии сидит на кровати.

16 июня 1953 года. Я написал детям, что во избежание конфискации передаю им имущество моих родителей. Каждый ребенок получит свою долю, но должен потратить ее на учебу в колледже. Допустим, обучение каждого ребенка обойдется примерно в тридцать тысяч марок, и столько же останется про запас. Деньги вложены в ценные бумаги, защищенные от инфляции.

19 июня 1953 года. Несколько дней назад до нас дошли сенсационные слухи о восстании в Восточной Германии. С ужасом понимаю, что все эти годы не проявлял ни малейшего интереса к советской части Германии. Странно! Ведь все мы некогда занимали высокие посты в правительстве, которое неизменно твердило о благополучии Германии, а теперь мы почти никогда не упоминаем Веймар, Росток, Дрезден или Франкфурт-на-Одере и не задумываемся, как живут люди в этом районе. Я ни разу не попытался представить, как могло сказаться присутствие русских на жизни там, изменили ли они уличный пейзаж городов, приспособились ли люди к их присутствию. Очевидно, нет — учитывая характер немцев с их приверженностью к порядку, тот факт, что эти люди решились на мятеж, говорит о крайней степени горечи и отчаяния.

В саду Нейрат с Дёницем в волнении говорят, что мы не должны проявлять интереса, что нам следует вести себя как обычно; такое впечатление, что мы просто не хотим говорить об этом.

Я держу язык за зубами.

20 июня 1953 года. Сегодня из репродуктора донеслась мелодия песни «Был у меня один товарищ» [13] Немецкий военный похоронный марш; стихи сочинил поэт Людвиг Уланд в 1809 году, позже, в 1825-м композитор Фридрих Зильхер написал к ним музыку. . Во всех камерах стояла мертвая тишина.

8 июля 1953 года. Сегодня услышал, что в начале русского месяца и через две недели после восстания 17 июня майор Андреев пригласил своих троих коллег на роскошный ужин. Американский директор не пришел.